— Говорили тебе, избавься от него! На кой тебе ребенок? Корова…
Рина Грушенка. Водка «Столичная» из дешевого магазина, рок-музыка и американский слэнг, то и другое — двадцатилетней давности. Она сосредоточила черные, как у сороки, глаза на тротуаре, где аккуратными рядами выстроились мусорные баки. Видела их зоркими глазами даже в темноте. В это утро на ней было ожерелье из серебряных фигурок, маленьких рук и ног. Такие цепляют на бархатный подол Девы Марии, однако для Рины они были просто заложенными в ломбард членами тела.
— Эй, придурки! — крикнула она в окно, когда мы протискивались мимо припаркованного вторым рядом старого «Кадиллака», рядом с которым разбирала чьи-то мешки мексиканская пара. Багажник и заднее сиденье у них ломились от стеклянных бутылок и жестянок.
— Доброе утро, кулаки! — заржала Рина, широко раскрыв рот и сверкая золотыми зубными накладками.
Они безо всякого выражения следили за нашей колымагой.
Рина с сильным акцентом подпевала Мику, постукивала по синему рулю ладонью с кольцом и вытягивала шею, как цыпленок. У нее был низкий голос и хороший слух.
Ники зевнула и потянулась.
— Надо заехать на работу, забрать машину. Вернер вчера отвез меня к себе. — Она улыбнулась, показывая неровные зубы.
Рина отхлебнула кофе.
— Немецкая колбаса.
— Четыре раза! — добавила Ники. — Я едва хожу!
Вернер, немец, который якобы был продюсером рок-групп, кормился в «Бавариан гарденс», где Ники подрабатывала трижды в неделю, хотя ей не исполнилось двадцати одного. Кто-то из Рининых дружков помог с поддельными документами.
— Приведи его к нам, надо потолковать.
— Размечталась! Как только увидит вас, сучек, улетит первым же рейсом в свой Франкфурт.
— Боишься, что разглядит, какой ты на самом деле мужик, — подала голос Ивон.
Разговор продолжался в том же духе, бесконечный, как набегающие волны.
Я оперлась локтями о бирюзовую консоль между передними сиденьями. Взгляду открывался коллаж из мусора, как земля в лесу: пустые черные пачки «Собрания», листовки на испанском, маленькая щетка с клоком черных волос, брелок с синим резиновым кошельком для монет, у которого, если сжать, открывается «рот». Я поиграла с ним, попискивая в такт музыке.
Восход бледно мазнул на востоке белесые облака, как будто нарисованные губкой. Творения рук человеческих постепенно исчезли с ландшафта — депо, трасса, дома, дороги — остались только синие холмы с красными вершинами, подсвеченные сзади первыми лучами солнца. Декорации для вестерна. Затаив дыхание, я почти воочию увидела руки гигантского сагуаро, бегущих койотов и лисиц. Большой Бассейн, Долина дыма. Хорошо бы так было всегда — ни людей, ни города, только восходящее солнце и синие холмы!