[29], дала мне настоящую, кровную мать, не за решеткой, а где-то внутри. Рина украла гордость, но показала, как пользоваться отходами, тщательно выбирать то, что можно восстановить и перепродать.
Я хранила все дары. Любящие или небрежные, эти руки вылепили меня такой, как есть. Амелия Рамос, вонючая, как скунс, стерва, научила стоять за себя и колотить по решетке, пока не получу желаемое. Старр хотела меня убить, но она же купила мне первые туфли на каблуках и дала возможность задуматься о Боге. Кого из них я брошу?
А в голубом чемодане с белой ручкой — первая и последняя комната выставочной галереи Астрид. Белый шелк-сырец с красными пятнами по краям и запахом фиалок.
Я сидела на полу в сгущающихся сумерках на протертом до дыр заляпанном краской ковре. Сумерки, время моей матери… В Берлине зимой темнело к четырем — совсем не похоже на неспешный калифорнийский закат и прибой на желтом песке. Я открыла крышку.
Запах фиалок неизменно навевал грусть. Пузырек с подкрашенной водой был точно такого же цвета, что и бассейн на Голливудском бульваре. Я сидела перед алтарем матери и рисовала на прозрачной пленке линии, которые, соединяясь, приобретали очертания ее профиля. Письма, перевязанные колючей проволокой, лежали на дне вместе с колодой карт Таро. В центре — Королева Жезлов. К крышке привязаны осколки стекла; я тронула их пальцами, и они зазвенели. Представился жаркий летний вечер и эвкалипты.
Мы списывались пару раз в месяц через магазин комиксов недалеко от университета. Иногда адвокатша по ее просьбе передавала немного денег через феминистку из Кельна. Наверное, мать получала их за стихи или, что более вероятно, выманивала у поклонников. Я сказала, что не хочу знать про подготовку к суду, но письма хвастливо перечисляли приглашения на работу в Амхерст, Стэнфорд, Смит… Заманивали меня морковкой зеленых студенческих городков. Я представила себя дочерью преподавателя, катящей на велике на занятия. Наконец-то надену верблюжье пальто, поселюсь в общежитии, запишусь в волейбольную команду — все оплачено, решено заранее. Спокойно, как в теплице. Я могла вновь стать ребенком, начать все сначала. Ты точно уверена, что не хочешь вернуться домой?
Я коснулась острия колючей проволоки, позвенела стеклом. Красота и безумие — вот что взвешивалось на весах этой ночи.
Залезла в одежде под перину — не спать, а согреться. Обогреватель гудел и привычно вонял палеными волосами. Окна заиндевели. Я смотрела на собственное дыхание и слушала кассету группы «Маджента». Друзья были в восторге, что мы знакомы с солисткой, Ники Колет. В следующем месяце они выступали во Франкфурте, и у нас уже были билеты и место, где переночевать. На Рождество я получала открытки от Ивон. Она жила в Хангтингтон-Бич с отставным морпехом по имени Герберт, от которого у нее был сын, Герберт-младший.