Вновь стать дочерью моей матери… Я играла этой мыслью, как ребенок — одеялом, теребя его между пальцев. Вновь потеряться в волне ее музыки. Вдруг еще не поздно вернуться в детство, заползти обратно в плавильную печь, раствориться в огне, выйти из него с чистой памятью? «Феникс сгорает…» Рискну ли? Потребовалось столько времени, чтобы выйти из ее тени и дышать полной грудью! Даже если вокруг холодная Европа и пахнет палеными волосами…
Я лежала в объятиях Пола, вспоминая, как прошлым летом мы ездили в Данию искать Клауса Андерса. Обнаружили его в Копенгагене. Он жил с семьей в обшарпанной квартире, где пахло скипидаром и несвежим молоком. Жена была на работе. Клаус встретил нас в три часа дня в синем заляпанном краской халате из жатого ситца. Двое маленьких детей, мои сводные брат и сестра от его третьего и четвертого брака, смотрели на диване телевизор. У девочки волосы были перемазаны клубничным джемом, малышу требовалось сменить подгузник, и куда ни глянь — везде угадывалась приближающаяся катастрофа.
Он рисовал какую-то биоморфную абстракцию, похожую на старый волосатый башмак. Предложил нам «Карлсберг» и спросил про мать. Я пила, предоставив говорить Полу. Отец. Красивый лоб, датский нос, совсем как мой. Человек, который никогда ни к кому не относился серьезно и меньше всего — к самому себе. Обрадовался, что я рисую, не удивился, что мать в тюрьме, жалел, что мы не общались. Хотел наверстать упущенное, предложил остаться, спать на диване, помогать с детьми. Шестьдесят один год. Посредственность.
Я чувствовала то же, что мать. Сидела в гостиной и мысленно осуждала отца, его грязных детей и вечный телевизор. Старый футон, поцарапанный столик из тика с рисунком древесных колец. Полотна на стенах: коралл-мозговик, рак толстой кишки. Ели хлеб с сыром и клубничный джем из большой банки. Я дала адрес магазина комиксов, обещала писать. Впервые захотелось поскорее сбежать, первой выйти из комнаты.
Потом мы с Полом завалились в студенческий бар рядом с университетом. Я нажралась как свинья и блевала в переулке. Пол купил билеты на последний поезд до Берлина…
Я взяла руку Пола, его правую в свою левую, сплела наши пальцы. Мои руки — большие и бледные, как зима, моя личность вышита на них узорами на кончиках пальцев. Темные от графита руки Пола пахли табаком и кебабом. Ладони одного размера, но его пальцы на пять сантиметров длиннее. Изумительные руки! Я надеялась, что, если будут дети, они их унаследуют.
— Так что там с издателем?
— Требует наличные. Прикинь!
Я повернула руки, рассмотрела со всех сторон. Его пальцы почти доходили до моего запястья. Провела по жилам на его руке, думая, что меньше чем через сутки могу вернуться в Штаты. Могу стать как Клаус, как мать. Мое наследство — сбрасывать старую жизнь, как змеиную шкуру, писать на каждой странице новую истину, погружаясь в моральную амнезию.