Так что благосостояние семьи Аксила росло как на дрожжах, благодаря чему он слыл в деревне весьма завидным женихом. И будущее его, как ему тогда казалось, было ясным и безоблачным. А чего тут думать-то? Аксил был старшим, так что все отцово хозяйство переходило по наследству именно ему. Ну, вроде как.
Двое средних детей были девочками, так что никаких проблем с их стороны Аксилу опасаться не стоило — землю-то за бабами никто в здравом уме ни давать, ни требовать не будет. Их приданое, по обычаю, составляли рухлядь и мануфактура — ну там всякие рушники, простыни, отрезы самотканого полотна, наволочки, матрасы и наматрасники и все такое прочее. Конкретику мало кто из мужиков знал, потому что это было чисто бабской епархией. Вот они-то как раз все это отслеживали очень четко: у кого, сколько и какой тонкости работа, после чего выносили безапелляционное решение — добрая жена будет или неумеха. Причем, разница между «доброй» и «неумехой» зачастую составляла всего-то локоть-другой самотканого полотна или пару рушников… Ну а ежели кто хотел сильно шикнуть, то либо добавлял поверх традиционного объема приданого чего-нибудь навроде овечьего тулупа или заказывал столяру из Транкерта, соседнего то ли большого села, то ли уже маленького городка широкую деревянную кровать. И такие невесты уже считались с о-о-очень богатым приданым…
А четвертый из детей, последыш, хоть и был мальчуганом, так что имел право претендовать на какую-никакую справу, но пока, по малолетству, также был неопасен — между Аксилом и его младшим братом было почти одиннадцать лет разницы. Да Аксил жениться успеет, прежде чем младшенький в разум войдет. Да и войдет ли — тоже бабушка надвое сказала.
Мать-то, эвон, девять раз от бремени разрешалась, а выжили покамест всего четверо. То есть на самом деле пятеро: вторую-то дочку батя купцам продал, едва только ей семь лет исполнилось. За соль. В конце лета. И ей-ей не прогадал. В тот год зима оченно суровая была, и по весне у них хлеба совсем уже не осталось. Молодые сосновые ветки ели. А ежели б еще один рот в зиму был, так и кто знает — выжили бы или нет.
А если еще вспомнить, что та соль, которую ушлый глава семейства тогда взял с торговца за дочь, как раз и позволила отцу Аксила, которому свезло по осени наткнуться на пропоровшего себе брюхо в буреломе и издыхающего медведя, хорошо «по-барски» засолить и закоптить медвежьи окорока, на выручку от которых и было куплено в последнем осеннем торговом караване все то «железное» богатство, которое и обеспечивало ноне непрерывный рост семейного благосостояния, то эту «инвестицию» следовало признать очень и очень выгодной…