— Якши-урус! — одобрительно сказал старик.
Леська вышел на улицу. И опять у него было такое ощущение, будто все проделанное им в кофейне делал не он, а кто-то другой.
Слева по улице шли голые холмы, справа сады с низенькими заборчиками из ракушечника. Леська подошел к одному заборчику и увидел приземистый домик, очевидно сторожку. У входа спиной к Леське сидела старуха и мыла в тазу рыбу.
— Бабушка! Чей это сад? — спросил Леська.
— Это сад господина Синани.
— А где сад Умер-бея?
— А вот он! Рядом с нашим.
У Леськи упало сердце. Он понял, что сейчас просто не в силах увидеть Гульнару.
— Послушай, ханым! А нельзя ли мне у вас переночевать?
— Нельзя, нельзя.
— Хоть одну ночь.
— В чем дело? — раздался голос из домика, и на пороге появился дед.
— Вот! Незнакомый человек хочет переночевать. Нужен он мне!
— Но почему же нельзя? — спросил Леська как можно мягче.— Ведь одну-единственную ночь. Может быть, и у вас есть где-нибудь сын и ему тоже переночевать негде. Мои дедушка с бабушкой его бы приютили.
Старик и старуха переглянулись.
— Есть где переночевать! — решил старик и закашлялся, чтобы не слышать старухиных возражений. Но старуха не возражала.
— Входи! — сказал старик.— Только где Тюк-пай?
— Тюк-пай на цепи.
Леська поискал калитку и вошел.
— А твои вещички? — спросила старуха.
Леська молчал.
— Я ни о чем не спрашиваю! — мудро сказал дед.— Такое сейчас время, что не надо никого ни о чем спрашивать. Есть вещички, нет вещичек,— раз человек ищет крышу, надо помочь. Бабушка! Ставь самовар.
— Так скажи это как человек! — раздраженно проворчала бабушка.
— Я и сказал как человек.
— Нет, ты сказал: «Бабушка, ставь самовар».
— А как надо было сказать?
— Надо было сказать: «Бабушка, ставь самовар».
— Но я же и сказал: «Бабушка, ставь самовар».
— Нет, ты сказал: «Бабушка, ставь самовар».
— Тьфу!
Дед с ненавистью уставился на старуху. Бабушка вошла в домик, и старик доверчиво обратился к Леське:
— Когда она увидела меня в первый раз пятьдесят лет тому назад, так прямо заладила в одну душу: «Только Исачка! Только Исачка!» (Исачка меня зовут.) Пришлось жениться.
— Плохо ваше дело,— сказал Леська, едва сдерживая улыбку.
— А разве я говорю — хорошо?
Старуха вышла с маленьким самоварчиком. Все медали на нем были начищены, как перед парадом.
Леська тут же принял его из рук старушки.
— А где у вас, бабушка, вода?
— В ручье, дорогой. Это ручей Умер-бея, но мы проделали в заборе дырку и потихоньку берем, сколько надо.
— А Умер-бей не сердится?
— Сердится.
Старуха счастливо захихикала.
Ручей бежал бурно, чирикал по камешкам, а в ямках производил шумные глотательные звуки: голт… голт… голт… Леська не стал искать в тыне дырки, а перемахнул через него прямо на бережок. С минуту он стоял без движения: его волновало то, что он ступил на землю, по которой ходила Гульнара. «Сад Гульнары»,— подумал он, точно читал заглавие персидской сказки.