— Я не хочу никого обременять, и если вы уговорите старичков Синани оставить меня у них, это бы вполне меня устроило.
— Как хочешь,— обиженно сказала Гульнара.— Деляр-хатун, поговори со старичками — за это мы разрешим брать воду из нашего ручья. А ты, Девлетка, возьми лошадь, съезди в Бахчисарай и купи Лесе гимназическую форму на его рост. Ну и ботинки тоже. Какой у тебя номер?
— А деньги? — спросил Девлет.
— Какие теперь деньги? Возьмешь в долг. Умер-бея знают.
Так все и устроилось.
Весна была жаркой. Утром Леська приходил завтракать в дом Умер-бея. Сидели в яблочной комнате вокруг столика, скрестив ноги по-турецки. Потом тут же часа полтора занимались. К себе в комнату Гульнара его не приглашала: это сочли бы неприличным. Днем Леська шел к ручью, и хотя купаться в его ледяной воде было немыслимо, но плескаться и обтираться — одно удовольствие. Затем обед. Ели почти всегда одно и то же: суп с макаронами и катыком, баранину с перцем и катыком и компот из чернослива с орехами и катыком. Катык был налит в глиняный кумган и всегда стоял на столе.
Старики Синани питались разнообразнее. К тому же они ревновали Леську к дому Умер-бея и к его катыку, поэтому старались приманить Леську лакомствами, на которые караимы большие мастера. Здесь повторилось то же, что было с Леськой у Бельских: старики влюбились в Леську и баловали его как могли. Но Леська и сам делал для них все, что мог. Он колол дрова, носил воду, ставил самовар, подметал двор, кормил собаку и крутил веселкой в тазу сладкую ослепительно-белую массу, из которой потом, если она хорошо прокручена, получался альвачик — нечто вроде твердой тянучки-халвы.
Но Синани привязались к Леське не оттого, что имели дарового батрака: старость всегда ищет утоления в молодости, старики в молодежи. Может быть, поэтому мы теплее относимся к внукам, чем к детям, которые спустя тридцать-сорок лет становятся как бы нашими братьями и сестрами. С тех пор, как появился Леська, Исхак-ага и Эстер-ханым почти перестали ссориться, а если иногда что и случалось, так только потому, что так или иначе не поделили Леську.
— Зачем ты, старик, называешь его Енисеем?
— А как же надо его называть, старуха?
— Елисей.
— А я как говорю?
— А ты говоришь Елисей.
— А надо?
— А надо Енисей.
— Когда я говорю — Елисей, она — Енисей, когда Енисей, она — Елисей. Енисей — Елисей, Елисей — Енисей… Тьфу!
Но теперь эти споры происходили редко.
— К чему тебе кушать у этих татар? — вечно приставала старуха.— Ведь они даже не моют мяса.
— А она сделает тебе рыбу фиш по-еврейски! — поддерживал старик.— Ты когда-нибудь ел что-нибудь подобное?