Валерьян встал. Он подходил к концу и не мог уже говорить о любви сидя.
— Великие поэты изобрели любовь. Они показали миру, как можно из животного инстинкта создать прекрасное, благородное чувство, наполняющее душу сиянием. Это сияние они передали людям из ладоней в ладони. Теперь мы сами в состоянии следить за этим светом, давать ему приток чистого воздуха, оберегать от чада. Любовь надо лепить, как статую!
Леська вспомнил свое ощущение, когда обнимал Каролину. Ему тогда подумалось, будто ладони его лепят статую. Но какая разница между той лепкой и этой, о которой говорит Валерьян? Да… Незаурядный человек. Даже если он и не умеет писать стихи, это — великий поэт. Поэт духа.
Уже рассвело. В квартире слышались шаги, хлопали дверцы буфета, звенели тарелки и ложечки, доносился вкусный запах крепкого кофе. Валерьян пошел в ванную, Елисей ждал его в коридоре. Из своей комнаты вышла Зинаида Николаевна в сатиновом халате, причесанная и пахнущая одеколоном.
— Доброе утро!
— Здравствуйте.
— Ну, как? Трудновато приходится?
— Ваш брат произвел на меня сильное впечатление. Но я все время ожидаю транса.
— Не горюйте. Дождетесь.
— А в чем он выражается?
— По-разному. Чаще всего в попытке покончить с собой. Но третьего дня он намотал на руку мамины волосы и таскал старушку за собой по всем комнатам. Этот Стецюра так взволновался, что чуть его не убил.
— Что же это? Наследственность?
— Нет. Покойный папа был вполне нормален, а маму вы сами видели.
— В чем же дело?
— Он надорвался. Когда началась революция, Валерьян окружил себя книгами политического содержания и стал их штудировать. При этом он не спал около двух недель, если не считать тех минут, когда падал без сознания на фолианты.
Елисей вспомнил солдата в теплушке, который так же, как Валерьян, не выдержал напора новых мыслей.
Неделя прошла благополучно. Валерьян испытывал блаженство от того, что нашел собеседника, умевшего блистательно молчать и слушать. Он держал себя чрезвычайно корректно, по утрам целовал матери пальцы, а сестре щеку и вообще казался прекрасным сыном и братом. Леське приходилось труднее. Первые два дня Валерьян его завораживал своими идеями, но потом оратор начал бесконечно повторяться, и Леську уже качало, как на палубе ледокола. К счастью, Елисей нашел отдушину: когда становилось невмоготу, он принимался петь. Валерьяна это удивило, и он пытался протестовать, но вскоре замолк и слушал, как натянутая струна. Иногда вздрагивал, иногда тихонько плакал. Елисей исполнял весь свой любимый репертуар: русские и украинские песни. Но Валерьян стал требовать арий, а Бредихин их не знал.