— За хлебом пришли,— пояснила Леське его сестра.
Леська узнал ее голос.
— Наташа?
— Да. А вы меня знаете?
— По Мелитополю.
— Не помню.
— А Бельского Семена Григорьевича помните, актера?
— Ах, так вы — Леся?
— Леся.
— Вот где привелось встретиться. Давайте раздену вас. Ну, ну, в госпиталях стесняться не положено.
На Леську надели чудесное белье с какими-то инициалами, выведенными славянскими буквицами. Не успел он освоиться, как вошел доктор.
— Этого на операционный стол. Срочно! А у тебя что? Осколки? Осколки подождут. Больно, говоришь? А мне, думаешь, не больно? На то и солдат, чтобы больно. Маруся! Впрысни ему пантопон. А это кто? Тоже невтерпеж? Ах, контузия? В контузии я, голубчик, не верю. Думаешь, у меня нет контузии, голубчик? Контузия — это двоюродная сестра симуляции. Где старшая? Выписать этого.
— Да вы что? Как вы можете такое? Я везла его с самого Перекопа, так он всю дорогу рвал. Просто нутро выворачивало. А вы — на выписку? Не будет этого! — крикнула Тина.
— А вы тут не командуйте, уважаемая.
— Это вы не командуйте, а я буду командовать. Наша власть — вот и командую. А вы разъелись тут, в тылах, на наших загривках. Ходит промеж девок, точно кот: того туда, того сюда, а этого и вовсе?
— Ну, хорошо, хорошо,— поморщился доктор.— Только, пожалуйста, не орите: раненым нужен покой. Рвало его, вы сказали?
— Всю дорогу. А памяти не было.
— Сколько времени он был без сознания?
— Двадцать часов.
— Ладно. Пусть отлежится. Но ведь сами понимаете: тут не санаторий, с минуты на минуту могут подойти немцы. Ему же самому выгоднее находиться где-нибудь подальше. Устройте его в каком-нибудь частном доме.
— Это чтобы его выдали? Спасибо вам!
— Ну, с вами не сговоришься,— сказал доктор и ушел из амбара.
— Шут с ним,— уже спокойным голосом произнесла Тина.— Лежи, котик, мечтай. А я буду во дворе дежурить. Если чуть что не так — ты только мне шумни. Я покажу им, что такое фронт!
Койка попалась Елисею удивительная. Она трещала на все голоса, произнося при этом членораздельные звуки. Когда Леська поворачивался с боку на бок, она вздыхала: «Ах» или «Ой». Однажды он хотел приподняться, но все перед ним поплыло, и он рухнул на подушки. Тогда кровать отчетливо сказала: «Колеамтерло!» На каком это языке, Леська не разобрал, но смысл был понятен: «Не подымайся, дескать,— рано еще». Потом Леське понадобилась «утка», он повернулся на живот и стал шарить рукой под кроватью. И тут койка сказала: «Канторович!»
— Канторович! — громко позвал Леська.
Подошла Наташа.
— Разве вы — Канторович?
— Нет. Канторович ушла за бинтами, а я Деревицкая.