"Ой, что это я? Так и пожар можно сделать! Дура!"
Потом неспешно, обстоятельно, с паузами - каждое стихотворение. По второму кругу. И по третьему... А они короткие, строк по двенадцать-двадцать всего. Не любил, видно, Андрей Глыбов растекаться мысью по древу. И так всё понятно было, успевал главное сказать...
Разъезжен снег, разбросан по кюветам,
изрезан чёрным скальпелем дорог,
освобождён от девственного цвета
и от прикосновения продрог -
прикосновенья гусениц к асфальту,
прикосновенья тысячи подошв,
размыт цивилизованною фальшью,
как горстку пепла размывает дождь.
И я стою, уже не веря в чудо,
ловя губами сырость января.
Теперь мой город - грязная лачуга,
испачканная ретушью заря.
И я стою, лишившийся наследства -
той чистоты, струящейся в тетрадь,
которая вросла корнями в детство,
и без которой страшно умирать...
Опешила. Остановилась здесь, перевела дыхание. "Господи! Как такое возможно вообще? - подумала вдруг. - И я ведь сегодня, вот только что, город с лачугой сравнивала... Это мистика какая-то... Или телепатия... Или еще что-то..."
Она читала стихи, и они застревали в ее воображении цветными картинками - близкими, понятными, осязаемыми. И оставались жить в нем, полностью совпадая по группе крови... Через полчаса некоторые строки уже просто знала наизусть. И радовалась, как девчонка радовалась - что они у нее есть...
***
"Ты рассказал мне о детстве... Вот так просто взял - и рассказал. Мне, в общем-то, незнакомому человеку, поведал какие-то тайны своей души. Один отдельный эпизод - а как трогательно... Спасибо.
Я тронута и растеряна тем, что ты вообще написал мне. Так я должна была начать ответ на твоё первое письмо. Но ты написал снова, и я... почувствовала, что почему-то тебе нужна... Зачем? Я уже привыкла быть одна, давно научилась закрываться в своей раковине, быть и казаться всем грубой, шершавой, обросшей мхом и водорослями. Утрирую, конечно, но всё же... Я будто вижу, как ты, читая эти строки, пытаешься мне возразить. Как ни уверяй меня, я не хочу казаться никому человеком. Мне так проще жить. Говорят: вот этот человек, эта женщина, Инна эта, то да сё, - а я не обращаю внимания. Это про Инну какую-то говорят, про другую, а я-то - раковина, камень, подорожник. У меня 25 жизней. Я знаю, что никогда не умру, как бы меня ни убивали. Всё преимущество теперешнего воплощения только лишь в том, что я могу тебе писать, но кто его знает, возможно, и камень может общаться - по-своему? Душа ведь у всего на свете есть. Бывает, что служит и он - камень - орудием или великой наградой в руках Господа. Может, и мы - всего лишь исполнение Его предназначения? Не хочется думать, что орудие или наказание... лучше бы сладкая награда...