Посвящается Хлое (Кучаев) - страница 3

Как известно, Сергей Довлатов старался писать так, чтобы в одной фразе не было слов, начинающихся с одинаковой буквы. Это он сделал своим авторским знаком. Мой знак — начинать как можно больше слов не только с одной и той же буквы, но и с созвучий, дающих сходные аллитерации. Мой авторский знак проступает явственно в следующей фразе: склонность к поэзии привела меня к Хлое, а отсутствие слуха — к охлажденности души, сродни холодности лилий.

Отсутствие денег обделило меня дружбой с хорошими людьми, так что Швейцария с ее банками родит холодность уже во мне.

И тем не менее в наших отношениях с Хлоей все отговорки, в том числе и «аллитерационные», перестали действовать: я должен был или обосновать свое отсутствие на берегах Женевского озера уже не литературно, а житейски убедительно, или пригрозить присутствием. А Хлоя уже сама бы решила, насколько это присутствие украсило бы это озеро. (Ура! Два «это»!)

Хлоя меня опередила. В письме она не очень замаскированно вопрошала, какие такие причины мешают мне выполнить угрозу? Я не знал сам, почему не еду, и стал думать. Наконец, я придумал кошку.

Если я что придумываю, то делаю это на совесть. Кошку мою будут звать Сара, решил я, а вы, дорогой читатель, сами найдите литературные ассоциации к этому имени у Уальдера. (У — у!) Она персидская, голубой масти. Глаза у нее малиновые с желтым, она привередлива в еде и очень нервна. «Она не перенесет дороги, — писал я в ответном письме Хлое, — а оставить ее здесь, среди чужих людей, мне не с кем».

Ответ Хлои был, против ожидания, весьма благосклонным и сочувственным даже: «Конечно, я прекрасно понимаю и тебя, и бедное животное, — писала женщина, — трудности пути на перекладных, духота в электричках, отсутствие удобств для животных в европейских поездах, да еще проблема со свежим питанием! (Я писал, что Сара ничего не ест, кроме свежей говяжьей печенки безо всякой селитры, которой склонны баловать местные мясники.) Но, может быть, — писала дальше Хлоя, — ты отдашь бедное животное в приют или гостиницу для животных за известную плату, — такие гостиницы существуют во многих европейских городах?! Подумай! Все-таки пора нам повидаться, я, например, с удовольствием посмотрела бы на тебя!»

Конечно, я хотел бы большего тепла в отношениях, чем просто «посмотрела бы на тебя», да и к Саре она могла бы отнестись с большим сочувствием: каково-то будет бедной кошечке в приюте? Но в ответном письме я скрыл свой ропот под личиной скорби по поводу несчастного положения кошек в моей Земле Северный Рейн-Вестфалия. Я писал: «Дорогая Хлоя! В нашей Земле приюты для кошек столь отвратительны, что в них могут выдерживать только бродячие и отвергнутые особи! В гостиницах же для кошек царит произвол! Бедных постояльцев кормят „Вискасом“, да и то не каждый день, чередуя его с кошачьими консервами, от которых Сара впадает в черную меланхолию, будучи сама по окрасу нежно-голубой. Согласись, я не могу обрекать ни в чем не повинное животное на такие испытания! Может быть, ты сама найдешь возможность приехать к нам с Сарой в гости? Кстати, отели для людей у нас отличаются от кошачьих в лучшую сторону».