Вообще-то «кобальды» — немецкое название гномов — больше обитают в моей нынешней стране, стране Лорелеи и Фауста, а в Швейцарии так в шутку называют банкиров. Вот чем, надо полагать, набита Швейцария, так это сейфами и, соответственно, деньгами.
Моя бабка, гласит семейное предание, была владелицей счета в одном из тамошних банков, ее покойный первый муж не оставил ей детей, а оставил перед смертью некую сумму денег, которую положил в швейцарский банк на ее имя, справедливо полагая, что бабка наделает глупостей без него, и деньги ей пригодятся. Тут он не ошибся, «бабка Оля», как называли ее уже родственники следующего мужа, моего деда, Ольга Григорьевна Мышкина (не родственница ли литературного и такого же непрактичного князя?) только и делала, что совершала глупости.
Впрочем, в те далекие времена так поступали в России многие. Дело кончилось тем, что она умерла от голода в эвакуации, разлученная и с мужем, моим дедом, и с сыном, моим отцом. Разлучена она была и со своим швейцарским банком. Революция и война не оставили ни иллюзий, ни надежд таким людям, которые склонны поступать, руководствуясь только своими прихотями. Бабка Оля была именно такой. В семье ее называли еще «не от мира сего», или «сумасшедшая бабка Оля».
Замечу, что я горжусь ей и хочу походить на нее. От нее не осталось даже фотографий. Только неведомый счет. Гримасы рока: владелица счета в Швейцарии умерла от голода в глухом татарском селе. Бабка Оля терпеть не могла трех вещей: мыться, мужа — моего деда и мою мать, свою невестку. Это было, кажется, взаимно. Любила она своего сына — моего отца, французскую поэзию и музыку, к которой безуспешно пыталась приобщить сына. Не имея слуха, он играл только по нотам и в одном темпе. Не приведи Господь слушать такое исполнение!
Все это лирическое отступление понадобилось для того, чтобы читатель уловил, какие намеки посылала судьба автору этих строк, ухитрившемуся унаследовать бабкину манеру делать только ошибки, в том числе покидать близких и насиженные места, селиться по соседству со Швейцарией и ее банками, имея в кармане суммы, соизмеримые со стоимостью сигарет, да еще соединять свою судьбу, Бог знает с кем.
Надо добавить, что у меня отсутствует музыкальный слух, я пишу стихи и мучаюсь с языком, в моем случае немецким. Стихи я как-то послал Бродскому, с которым мельком познакомился на Ордынке, в доме друзей моей юности. Бродский ответил ледяным молчанием, из чего я заключил: или мои стихи несовершенны, как наверное, были несовершенны стихи Бабки Оли (она их писала по-французски), или несовершенна поэзия Бродского. Время нас рассудит. Пока побеждает Бродский.