Новости обрушились на Пушкина и в несколько минут сокрушили его романтический дух. Окончательно его добило известие о том, что заезжий дом Наумова за время отсутствия Француза был сдан валашской семье, и жить Французу, получается, негде.
— Иван Никитич, — объявил Александр, ворвавшись к мирно обедавшему Инзову, — всё сошлось один к одному. Я должен вас убить и поселиться в вашем доме.
— Оно понятно, меня многие сжить со свету хотят, — Инзов одёрнул занавеску и уставился в окно. — Я не мздоимствовал никогда. Многие хотели от меня откупиться, но я не таков.
— Вы не понимаете! — Пушкин, изредка поглаживая высунувшегося из-под жилета Овидия, забегал кругами по комнате, предоставленной ему будущей жертвой покушения. — Тайное общество почитает вас опаснее царя! Царя!
— Чепуха, — лениво ответил Инзов. — Это, верно, шутка или чья-то ошибка, — и негнущимися пальцами принялся отпирать скрипучие ставни.
Дом губернатора, как остановился в прошлом столетии, так и не желал перебраться в век девятнадцатый. Казалось, с Екатерининской эпохи здесь не прибавилось ни одной новой вещи, а всё, что было в доме — кресла, столы, сервизы, гардины, канделябры, статуэтки и рамы, — упорно не желая мириться с ходом времени, отказывалось ветшать, и больше того — жило своей скрытною жизнью. Когда Пушкин выходил из комнаты, засыпал или попросту отворачивался, за его спиною воплощались призраки в осыпающихся пудрою париках и вышитых камзолах, кресла начинали втайне перемигиваться между собою, поминая прошлых седоков, из-за гардин выплывали дамы вью необъятных платьях, — но стоило обернуться, дом замирал, только серый с красным хвостом попугай, подёргивая мутным отонком века, глядел на Александра, бормоча «я всё видел, видел, а ты нет, молокосос».
— Иван Никитич, не верю.
— Так спросите у Нессельроде или у кого хотите, — Инзов прошествовал в соседнюю комнату, так же выделенную Французу. — Жако, — он щелкнул пальцем по клетке с попугаем, — мы переезжаем.
Попугай засвистел что-то, цепляясь за прутья клювом, пока Инзов переносил клетку в гостиную.
— Bien, — Пушкин обогнал Инзова и встал у него на пути. — Предположим, вы действительно не знаете…
— Пушкин, — строго сказал губернатор, — не забывайтесь.
— От всего сердца прошу у вас прощения и готов подвергнуться суровой казни. Так вот, даже если вы и не знаете, почему вас хотят убить, давайте всё же подумаем, что мне с этим делать? Мне придётся хотя бы попробовать покуситься на вашу жизнь.
— Пробуйте, — отмахнулся Инзов.
— Хор-роший, — сказал попугай. — Жако! Жако! Ур-р фью-и!