— Жаль человеческой жизни. Но мы с вами теперь оба солдаты, Александр. Мы сами выбрали сторону, потому что доверяем ей и видим перед собою цель. Хочется вам чуда? Чтобы все разом прозрели и поверили в нашу правоту? Чуда не будет, а враги уже есть. Ипсиланти и Владимиреско не жалеют своих врагов. Так отчего мы должны?
* * *
Никита, легко смирившийся с присутствием в жизни барина кота Овидия, к змее отнёсся не так спокойно. Сундук с гадюкой был задвинут в дальний угол за комод, накрыт сверху ведром, прижат чугунным казанком и бронзовой статуэткой, изображающей Актеона, застигшего у ручья Артемиду. Но и после этого слуга объявил, что в комнату не войдёт, хоть режь его, и даже близко к двери подходить не станет.
Пушкин, полностью с Никитой солидарный, накидал поверх ведра с казанком и статуэткой гору одежды, чтобы гадюка, умудрись она сбежать, запуталась в рубашках, жилетах и фраках. Ещё месяц назад Александр бы пожалел новые наряды, но теперь, в Кишинёве, они сделались не нужны. Гордый умением изысканно одеваться, Пушкин столкнулся с такой пестротой и разнообразием костюмов, что даже в лучшем своём фраке и головокружительно модных штанах он терялся среди остальных, и некому было оценить его sens de la mode. Мгновенно утратив интерес к собственной одежде — что толку заботиться о ней, если это не произведёт впечатления? — Александр ходил в старом сюртуке, повалявшемся в своё время на Екатеринославском песке и потёртом на Крымских скалах. Мятые воротники рубашек (Никита обленился и гладил из рук вон плохо) прикрывал чёрным платком, а штаны шутки ради приобрёл тёмно-бордовые, бархатные, вроде тех, что носят молдавские бояре. Почти год прошёл с отъезда из Петербурга, и как трудно было узнать в заросшем, прокуренном, небрежно одетом человеке неопределённого возраста прежнего элегантного юношу, выехавшего некогда за Петроградскую заставу.
Итак, змея таилась в сундучке под нагромождением всего, что попалось под руку, а Пушкин с Никитой временно жили в одной комнате, — подальше от рептилии.
Вечером вернулся Инзов и был встречен злым Французом, сидящим посреди Инзовского кабинета. Голубые глаза Француза горели гневом, а растрёпанные кудри и бакенбарды грозно торчали во все стороны, окружая лицо Александра подобием рыжевато-русых колючек.
— Домолчались! — крикнул Пушкин, едва увидев Инзова. — Доскрытничались! У меня в комнате живёт змея. Предназначенная, между прочим, вам.
Инзов в замешательства оглядел негодующего Француза и мирно свернувшегося у него на коленях Овидия. Следующие несколько минут Пушкин, плюясь и подпрыгивая в кресле (Овидий шевелил ухом, но не просыпался), рассказал о встрече с Охотниковым и новом питомце, нашедшем приют в особняке.