— Вы ведёте счёт? — Александр тут же понял, что любой бы на месте Липранди вёл счёт до того дня, когда долг будет считаться выплаченным.
Усы Липранди поползли набок, так что кончик левого уса совсем немного не достал до уха: Иван Петрович усмехался. Его неправильное лицо делалось от этого ещё более необычным, но, несмотря на усы, будто бы немного красивым. Окажись Липранди в Петербурге, в нём без труда признали бы итальянца, но в Бессарабии никого нельзя было удивить южными чертами лица, чёрными глазами и смуглой кожей. Пушкин с Иваном Петровичем оба сходили за молдаван.
— Познакомились с Раевским?
Пушкин вздрогнул:
— А, с Владимиром. Да. Везёт мне в жизни на Раевских.
— Не только вам, Александр, но и всей Коллегии. Не самая, казалось бы, распространённая в империи фамилия, а вот поди-ка… — и, видя в глазах Пушкина изумление, Липранди выдернул из рукава свёрнутый в трубку лист. — Познакомимся и мы ещё раз?
Пушкин взял бумагу, помявшуюся от ношения в рукаве, развернул и вперил взгляд в буквы.
— В прошлый ваш приезд мы занимались разными делами, — Липранди поднял меховой воротник, защищаясь от налетевшей мороси. — Я следил за «Союзом благоденствия», вы ловили турка. А ныне, как мне сообщают, работа общая.
Печать и подпись под документом, выданным в сопровождение сотрудника Коллегии Иностранных Дел Ивана Петровича Липранди, свидетельствовали о том, что оный документ выдан лично его сиятельством графом Нессельроде.
— Моя агентурная кличка Диего, — давясь усами, продолжал Липранди. — Вашу я знаю.
Пушкин поскользнулся на замёрзшей луже и едва не упал в снег.
— Давно вы узнали о моём поручении?
— Задолго до вашего первого визита.
— Безумный день, — Александр подбросил в руке трость и, перехватив её, как шпагу, поймал на себе заинтересованный взгляд Липранди. — С утра я встречаю ещё одного Раевского, будто мне мало моих, а теперь вот узнаю, что мой добрый знакомец — агент Диего.
— Это всё ничего, — Иван Петрович нахмурился. — Скажите главное — Инзов жив?
Он знает?
— Да, как ни странно. Владимир Феодосеевич видел его, и говорит, что Инзова укусила змея.
— Что вы сказали?! — длинные пальцы Ивана Петровича сомкнулись на запястьях Француза не хуже каторжных цепей. — Змея? Кто придумал эту змею? Басаргин? Охотников?
А я-то, дурак, надеялся, что имена заговорщиков известны мне одному.
Поняв, что скрывать что-либо бессмысленно, Пушкин вздохнул:
— Охотников.
— Чёрт его дери… — поморщился Липранди. — Рассказывайте всё по порядку.
* * *
— Плохо дело, — Иван Петрович и Пушкин сидели в знакомой уже нам турецкой кофейне. — Как же всё отвратительно выходит, а!