— Пврпфф!!!
— В октябре, — смахнул слёзы Пушкин, — Иван Петрович проиграл мне в карты. Это было редкое счастье, поскольку обыкновенно проигрывал ему я.
— Причём тут это?
— Пфффврпфф!!!
— Помолчите, пожалуйста. При последнем проигрыше у меня уже не было денег, и я, в качестве уплаты долга, две недели изображал страстную любовь к на редкость непривлекательной гречанке…
— Калипсе? — удивился Орлов. — Вы, помнится, говорили, что она была любовницей Байрона.
— Выдумал, — отмахнулся Пушкин. — Не признаваться же, что Калипса моя, мало того, что пила без меры, так ещё и давала всем подряд, когда была помоложе. Короче говоря, долг мне был зачтён и снова мы играли на тех же условиях — исполнение желания. Я выиграл и, желая мести, потребовал, чтобы господин Липранди сбрил свои знаменитые усы. Но поскольку Иван Петрович сказал, что предпочтёт смерть, а мы все знаем, что он редко шутит, говоря подобные вещи, я изменил требования и велел Ивану Петровичу не стричь и не ровнять усы до лета. Результат моих условий и благородства господина Липранди, как видите, находится перед вами.
— Првпрпффф пфпф!! — сдержанно кивнул Липранди.
— Он подтверждает мои слова, — пояснил Пушкин.
— Пфффрп-п-пврпф! Прпф! Прп-п! — п! — фффпф!
— Просит засвидетельствовать его вызов, адресованный господину Соколову.
— Соловьёву, — поправил капитан и спохватился. — Откуда вы узнали? Вы понимаете, что он говорит?
— Понимаю. А вы разве нет?
Орлов, Охотников и Владимир Феодосеевич переглянулись и дружно покачали головами.
— Так передайте ему, что это я вызываю его, а не он меня, — попросил капитан Соловьёв.
— Прппвфффпвф!!!
— Он говорит, что вас-то он понимает прекрасно, и вы можете обращаться к нему. И настаивает на том, что это он вызвал вас.
— Так, — Орлов приобнял капитана за плечи. — Хватит. Вы из-за чего дерётесь?
— Он издевается.
— Как именно?
Капитан замялся.
— Невнятная речь? Ну так вы теперь видите, что Иван Петрович исполняет долг чести. А ты, — он отпустил капитана и похлопал по руке Липранди, — из-за чего собрался драться?
— Прпф!!
— Он говорит, что его оскорбило нежелание капитана понимать его слова.
— Так ведь твои слова, Иван Петрович, никто не понимает. Кроме Пушкина. Так что, господа, миритесь и забудем об этом.
* * *
— Ещё семьдесят четыре дня, — сказал Липранди, когда они с Пушкиным вышли от Орлова. То есть, конечно, слова Ивана Петровича звучали буквально «пррпвввпфпф!!!», но Пушкин, как оказалось, был наделён таинственным даром, позволяющим свободно понимать хрюканье и бухтение, доносящееся из-под монументальных усов Ивана Петровича.