Старому военному, губернатору — и пришла в голову идея, которую я, профессионал, даже не рассматривал?
— Я с ума сойду, — Пушкин, не замечая того, накручивал на палец свесившуюся со лба прядь. — Все кругом проницательны, любой из моих друзей того и гляди окажется тайным агентом, один я ничего не знаю и не догадываюсь. Всё! — он потянул за прядь и ойкнул: в руке остался зацепившийся за ноготь бронзовый волнистый волос. — Ухожу из Коллегии, а на моё место пусть встанет ваш Афанасий. Никто и не заметит разницы.
Около сорока лет назад, б е з п о с т о р о н н и х:
— Вставай, — трясут за плечи. — Выпей.
Борясь с тошнотою, поднимаюсь на постели и, зажмурившись, выплескиваю в рот содержимое стакана. Огненным обручем сжало горло; задыхаюсь и впиваюсь зубами вью угол подушки, стараясь дышать сквозь него.
— Последний раз, — голос отзывается в ушах низким, тягучим гулом. — Больше никакого спирта. Водку или коньяк.
Снова перевернувшись на спину, верчу перед лицом рукой. Запястье покраснѣло и чуть припухло, но в целом ничего ужасного с рукой не произошло. Могу даже найти в себе силы поднять вторую и рассмотреть и её, чтобы убедиться — не перепутал, рука та самая. Снова подступает тошнота — ну, к этому мы привычные, проблюемся. А пока не выворачивает, лучше сощуриться — с закрытыми глазами тошнить еще больше, с открытыми — болит голова.
— Жар спадёт к вечеру, — лба коснулось что-то влажное, холодное, на ощупь как мертвая рыба. Ах да, прикладывают к голове мокрый рушник. — А завтра пройдут последние пароксизмы, — продолжает голос из мутного небытия. Уж мне это его спокойствие, так и хочется сказать, что от одних звуков его неспешной речи тянет на рвоту. — Послезавтра повторим.
Закрыть глаза, пусть станет совсем дурно, быстрее вырвет — быстрее полегчает.
Прости, Господи, мои прегрешения, за что мне приходится это терпеть, за какой надобностью меня держат в этом доме, что ж так дурно-то, а. Услышь мя, Господи, азъ есмь Иван Инзов, прапорщик Ея Императорского Величества Сумского Первого гусарского полка. Адские муки терплю во имя высокого своего предназначения и во имя Отчизны, коей присягал и буду служить верой и правдой, и кровь свою пролью за нее и выпью яду. Но как тошно, Боже ты мой, какую пакость со мною здесь творят.
До боли стиснув зубы, чтобы отвлечься от дурноты, хриплю, почти не разжимая губ:
— А не помру?
— У тебя и следов укуса-то на руке не видно. Еще несколько занятий, и не будешь чувствовать ничего, кроме легкой ломоты в костях. Азиатские змеи куда как опаснее, но до них мы пока не дошли, сперва покончим с европейскими гадами и растительною отравой.