Простим нашим героям некоторое невежество в вопросах герпетологии — яд степной гадюки, хотя и может привести к смерти и уж точно станет причиною длительной болезни, относится к далеко не самым эффективным ядам. Это, кстати, прекрасно знал Юшневский, раздобывший хилую, давно не кормленную змею у бродячего фокусника-цыгана. Расчёт Юшневского был прост — яд почти гарантировано убьёт старика, но, случись так, что гадюка укусит кого-то из своих, шанс погибнуть будет незначительный. Пушкин не знал о змеях ничего, Липранди — почти ничего, хотя никогда бы этого не признал, вот и шли они теперь к губернаторскому дому, воображая чудовищные картины смерти от укуса змеи, которая, если верить Липранди, могла за минуту-другую уничтожить целую роту.
— Кстати, хотя бы вы знаете что-нибудь об Инзове?
Иван Петрович выплюнул ус и почесал острый подбородок.
— Ничего, что могло бы вас удовлетворить. Но загадки с ним определённо связаны.
— Какие? — Александр жадно уставился на Липранди.
— Повторюсь, ничего конкретного. Знаю, что Инзов — подкидыш, и его родители неизвестны, но он долгое время получал от неизвестного благодетеля огромные суммы. Достаточные, чтобы сделать приличную карьеру.
— И о происхождении Инзова ничего не известно?
Липранди пожал плечами.
— Ну, он дворянин, или, во всяком случае, у него доставало денег, чтобы этот вопрос никого не интересовал. Вообще же все, кто имел с Инзовым дело, отзывались о нём более, чем лестно. Большего мне и не нужно было знать, я тут, как-никак, по другому делу. А кто и откуда происходит — не моя, Александр, забота, — тут перед Пушкиным и Липранди отворилась дверь, и Иван Петрович, решительно отодвинув к стене Афанасия, первым вошёл в дом.
Прошло чуть менее получаса:
Инзов, Липранди и Пушкин сидели за журнальным столом у чадящего камина (повредилась труба), отмахивались от лезущего целоваться Овидия и грелись пуншем — единственным, по мнению Александра, средством, позволяющим примириться со вкусом бессарабских вин.
— Гениально, — Липранди подергал за узел бечевки, крепко стянутой на локте Инзова поверх рубашки. Инзов дрогнул от щекотки и снова спрятал опухшую конечность в рукав халата. — Вам не больно?
— Немела поначалу. Но после я узелок-то ослабил, до завтра ещё подержу.
— Как вам пришло в голову, что к вам зайдут проверить? — Пушкин отодвинул горячий кубок подальше от розового носа Овидия, привыкшего познавать мир эмпирически.
— Вы мне и подсказали. Ежели вы по моей вине не справитесь с поручением, с меня в вашей коллегии голову снимут, а я человек пожилой, мне бы покойную старость коротать. Когда и кто меня навестит, я, понятно, не знал, вот и перевязал руку заранее. Кровь-то моя медленно течет, чуть что — синяк. А от такой-то повязки разом всю руку раздуло.