Оказалось, что Джованни Карбоначчо едет в Кишинёв, и едет один, поскольку по дороге повздорил с кучером, не говорящим ни на одном из известных пассажиру языков. В конце концов Джованни попробовал объясниться жестами и случайно ударил ямщика по носу. Тот не пожелал мириться с таким обращением и убежал, а сеньор Карбоначчо остался один в незнакомой местности.
— По этой дороге вы доедете до Кишинёва, — объяснил Раевский по-французски. — Ещё пару часов езды ваша лошадь выдержит. Другое дело, как вам быть без кучера?
— Никаких часов езды, — ужаснулся Карбоначчо. — Через несколько минут сюда дойдёт дождь, а мне нужно укрыть груз. Ради Бога, я сам готов промокнуть, но только пусть bagaglio будет в сухости.
— Дождь, — Пушкин поглядел на грозную фиолетовую массу, сгущающуюся над лесом. — Дождь и нас застигнет. Эй, — позвал он ямщика. — Успеем до дождя на станцию?
— Успели бы, кабы не стояли тут, — отозвался ямщик. — Сейчас свернём на тракт, а там до почты близенько.
— Ну так давай.
— Che succede[31]? — беспокойно поинтересовался итальянец.
— Можете поехать за нами и переждать дождь на станции. Но имейте в виду, вас там задержат и не выпустят до тех пор, пока ваш ямщик не вернётся. А если он пожалуется смотрителю, с вас спросят штраф за избиение.
— Пусть задерживают, — Карбоначчо махнул рукой и стал забираться в телегу.
— Н-но-о, шевелись! — над лошадиными спинами свистнул хлыст, Джованни тоже что-то крикнул своей кобылке, и два экипажа всё быстрее покатили туда, где дорога вливалась в широкий почтовый тракт; а позади на горизонте уже сгущалась муть, и первый дальний гром налетел прибоем на дрогнувшие верхушки елей, и воздух потемнел от несущегося вслед за повозками ливня.
* * *
— Скорее, сеньоры, ради всего святого, скажите этому человеку, чтобы он поторопился.
Липранди усмехнулся и заговорил по-итальянски: видимо, объяснял сеньору Карбоначчо, что торопить смотрителя — бессмысленнейшая затея. Джованни, распластавшийся на своих ящиках, только прорычал что-то сквозь зубы, когда смотритель, бросив в его сторону холодный взгляд, перешёл к коляске. Всё вокруг полнилось дождём. Овидий высунулся из воротника Александра, получил по носу каплей и с отвращением уполз назад.
— Промокнет, — трагически стенал Карбоначчо, вытаскивая зажатые между ящиками длинные свёртки и волоча их на крыльцо.
— Что у вас там? — А.Р., не замечая текущей по лицу воды, шёл за итальянцем через двор.
— Ружья, — откликнулся на ходу Джованни.
Раевский присвистнул.
Джованни Карбоначчо, не преуспев в торговле на родине, ехал попытать счастья в здешних краях. В ящиках, заполнивших его каруцу, лежали, как рыба, пистолеты всех видов, угрями вытянулись стволы ружей, расставляли клешни, подобно крабам, щипцы для литья пуль, кальмарами громоздились в тесноте пороховницы, и всё это — промасленное, натёртое воском, вычищенное — нужно было доставить в Кишинёв, уповая на то, что местный народ, не избалованный разнообразием оружейного рынка, поспособствует быстрому обогащению сеньора Карбоначчо и — в отдалённой перспективе — его возвращению в Италию в более выигрышном, нежели при отъезде, положении. Это он рассказал, пока перетаскивал свёртки в дом, решительно отказавшись оставить их вместе с ящиками на конюшне. Теперь он расставлял оружие рядами вдоль стены, бережно протирал стволы суконкой, и, казалось, о чём-то с ними разговаривал.