В плену (на этот раз настоящем) — конец? — предел возможностей — однако — тем временем в Петербурге
Я неволен,
Но доволен.
Н.Карамзин
— Вы, значится, и есть Француз, — Облепиха спрятал изъятый у Пушкина шифровальный блокнот куда-то под шинель. — С вами, — он перешёл к Липранди, — всё давно понятно… — он двинулся дальше, к бледному от ярости и потери крови Раевскому.
Пушкин, Раевский, Липранди и Волошин сидели на полу, обездвиженные эффективным и до обидного простым способом: привязанные к ножкам стола. Стол был внушительным, дубовым, и поднять его даже вчетвером и с развязанными руками было бы нелегко.
Облепиха (или как там его звали на самом деле?) перелистал второй блокнот.
— Раевский, Александр Николаевич…
Ямщик, сидевший в кресле с ружьём, направленным на пленников, что-то негромко сказал по-турецки.
«Ах, знать бы, о чём они говорят… — Пушкин скрипнул зубами. — Так и не выучил турецкий, а теперь…» Впрочем, что теперь? Живыми им отсюда не выйти. Шифры, попавшие к туркам, может быть, и не будут разгаданы в ближайшее время. Слишком многое должно сойтись, чтобы мелкие значки, рисунки, наборы букв и цифр стали понятны. Для этого нужно, как минимум, несколько шифрованных писем.
Но главное — трое агентов погибли, трое ценнейших для Коллегии людей. Заменить-то их заменят, но откуда снова возьмут всю проделанную работу, откуда возьмут, в конце концов, отчаянную изобретательность Пушкина, трезвость Раевского, опыт Липранди? О том, чтобы успеть настичь Зюдена, и речи быть не может…
А ещё — конец Южному обществу. Потому как последним и единственным барьером между заговорщиками и расстрельной командой был агент Француз.
Страха в этот раз не было вовсе, как и надежды. Только думалось спокойно, что двадцать два года агенту Французу уже никогда не исполнится. А всего-то было — неделю подождать.
— Дмитрий Волошин, — Облепиха навис над помощником судьи.
— Это я, — у Волошина дёргался глаз, но в остальном лицо будто застыло.
— Тайный… — неразборчиво произнёс Раевский.
— Что? — удивился турок.
Пушкину показалось, что он и сам не вполне расслышал.
— Прпрврвф! — согласился Липранди.
Александр Николаевич повторил:
— Тайный агент Волошин.
Волошин вздрогнул и поглядел на Раевского с нескрываемым изумлением.
— Я… — начал он, но Пушкин, наклонившись к нему, насколько позволяла верёвка, зашипел:
— Соглашайтесь, чёрт побери, он спасает вас!
— Тихо, — прикрикнул из угла ямщик и поднял ружьё.
Волошин сглотнул.
— Тайный агент Волошин, — сказал он севшим голосом.
— Исилай, — позвал ямщик и затараторил что-то на своём наречии. Облепиха (или, правильнее сказать, Исилай) выслушал и молча кивнул.