— Стой! — Исилай поймал А.Р. за ноги и легко, как войлочную куклу, поднял над полом. Раевский громко застонал. Исилай потянул ещё, и плечи Раевского с жутким звуком покинули родные суставы.
Пушкин зажмурился, тщетно стараясь отключиться и не слышать, как шуршит по полу спина друга, уволакиваемого на пытку.
— Эй, — услышал он вдруг едва различимый голос из-за спины. — Пушкин?..
«Волошин будет следующим, — подумалось отрешённо. — И он это уже понял».
— Пушкин, — выдохнул Волошин тише, чем ветер шуршал за окном. — Стена…
Помощник судьи бредил. Может быть, сошёл с ума от страха?
Из ямщицкой донёсся жуткий чавкающий удар и спустя секунду звук падения и приглушённый стон Раевского. А.Р. будет молчать. А из Волошина можно вообще всю душу выбить — он так и не поймёт, что происходит. Турок подбирается к Французу, хочет сломать его, заставить бояться. Надо признать, ему это удаётся. Зачем бояться, если изменить уже ничего нельзя? Но есть ведь и другой вопрос: а зачем сопротивляться страху?
— Пушкин…
Краем глаза Александр увидел, что так взволновало соседа: торчащая из стены щепка. Волошин неловко дрыгал связанными ногами, пытаясь зацепиться за щепку верёвкой.
Ещё несколько ударов; Раевский больше не стонал. И — напряжённые до предела чувства ни с чем не спутают этот звук — обрывающийся скрип металла о металл.
Турок скрестил перед ним два ножа и чиркнул лезвиями.
А.Р. будет молчать. Даже когда ножи прорежут кожу…
Пушкин вдруг отчётливо увидел самого себя — сидящего на полу со сведёнными за спиной руками, комнату, тела Карбоначчо и Бурсука, привязанного к люку Липранди, Волошина, ворочающегося рядом.
«Умираю, что ли?» — подумал он.
Между нами и турком шагом семь, до окна четыре шага, до двери десять. Но зачем я об этом думаю, я же связан?..
Что-то было в этом видении, в этом запечатлённом улетающей душой плане. Что-то необычайно важное, но на первый взгляд неприметное.
Что же?! В груди Карбоначчо нож, но до него не дотянуться. На трупе гайдука нет даже кинжала — его забрал себе мерзавец-ямщик. Липранди еле дышит… Мы с Волошиным…
— Пушкин!
Душа Александра зависла над столом.
Волошин всё шуршит ногами о свою щепочку. Стоп-стоп-стоп. Колени Волошина видны над перекладинкой меж ножек стола. Значит, он упирается в стену пятками, а ноги его согнуты в коленях.
— Пушкин…
Стена!
— Раз, — вслух сказал Пушкин.
Лже-ямщик повернулся к нему.
Какой вес выдержу? И как быстро смогу двигаться? Неужто думаю, что уйду от пули?
— Два, — (Волошин, думай о том же, о чём и я!!!)
И Волошин не подвёл, сжался, подтягивая ноги как можно ближе к себе.