И получалось, что Пушкин сейчас — единственный, о ком Зюден не знал, даже другие агенты Коллегии не знали. Благовещенский вряд ли знал — он шёл на встречу с Багратионом, где и должен был быть посвящён в курс новой операции. Знал только Чечен, и он мёртв. Значит, Пушкин для Зюдена по-прежнему не существует. Значит, на Пушкина единственная надежда.
Тело не снял: в свой срок найдёт сосед или полиция.
— Прости, дружище.
Зюден объявится в Тамани в августе, и важно не обнаружить себя к тому времени. Предстояло не самое неприятное: вести обычную жизнь. Другой службы и не было, кроме безмолвного ожидания, без писем, без знакомств.
Единственным служебным поступком был визит к губернатору Инзову.
Пушкин показал Инзову документы, выданные Коллегией, объяснил, что находится здесь по тайному поручению.
— От ваших поручений не родились бы дети, — невежливо сказал Инзов.
Устыдить важного человека не позволял статус, оскорбить — обстановка секретности, так что Александр долго и убедительно втолковывал о государственной важности его здесь пребывания, демонстрировал подписи Нессельроде и Каподистрии под «оказывать всяческое содействие». Инзов поверил.
— Я вас покорно попрошу отнестись с пониманием к моим шалостям, — сказал Пушкин. — Всё это я буду делать с намерением создать себе репутацию.
— Осторожнее, — предупредил Инзов. — Откуда мне знать, как далеко вы собираетесь зайти.
— Несколько невинных выходок, — успокоил Пушкин, планируя явиться на бал в прозрачных лосинах.
* * *
План был реализован двумя днями позднее и обеспечил Александру не только требуемый образ, но и глубочайшее моральное удовлетворение.
Лосины, если быть точным, не были совершенно прозрачны, но тонки и узки сверх всякой меры. Дамы замахали веерами, мужчины возмутились и попросили молодого человека покинуть званый ужин. Глухой к репримандам Пушкин сказал:
— Нет! Я буду танцевать! — и был тотчас выдворен.
Инзов, памятуя подписи, закрыл на всё это глаза.
Впредь Француза никуда не звали, а гостей он нагло выпроваживал и вскоре прослыл чудаком, с которым не стоит водиться, хотя он и чертовски обаятелен, когда рассказывает анекдоты или пародирует обезьяньей своею рожею выражения лиц почтенных пожилых господ.
Дамы, видевшие Пушкина на балу, шарахались от него при встрече, но после провожали долгими взглядами. Другого душа поэта и не требовала.
* * *
Но пришло время отъезда на Кавказ, а значит, и нам пора в путь, за каретами, в одной из которых:
— Ну, Софи, пускай он маленький, но у него премилые глаза, и он всё время смотрит на меня в окно…