В возке храпел Никита и напевали что-то горничные Раевских.
А в другой карете:
— О, Денис — вот вам пример соединения воина и поэта в одном человеке! Помню, когда мы уже шли от Москвы, и Bonaparte начал издыхать…
Пушкин слушал Николая Николаевича вполуха, думая о том, как заговорить с Марией.
Когда остановились напоить лошадей, Александр подошёл.
— Мария Николаевна, вы, верно, утомлены дорогою? — он сказал это по-русски, для разнообразия. Все устали, и некоторые бестактности сходили с рук. Мария удивлённо моргнула, и ответила по-французски:
— Mais bien sur, — сказала она, — je suis un peu fatiguée.
— А давайте убежим? Что нам, в самом деле, эта ужасная дорога. Давайте пешком до Америки.
Он почувствовал, что выбрал правильный тон. Пусть Мария полагает, что он видит в ней ребёнка.
Она рассмеялась и вдруг серьёзно сообщила:
— Придётся плыть через океан, а у нас ведь нет лодки.
— Построим плот. Но учтите, я до смерти вам надоем в плавании.
— Чем же?
— Разговорами о поэзии, naturelement.
Природным внутренним чутьём Мария поняла, что разговор становится перспективным.
— Вы что же, всегда говорите только о поэзии?
— Да, — сказал Пушкин. — Всегда, когда волнуюсь.
Звонко закликал пролетающий над дорогой дятел.
— Ах, — Пушкин перевел взгляд с тонущего в ослепительном розовом свете силуэта Марии Раевской на небо, — Вы слышите? Соловей.
* * *
Когда въезжали в Тамань, им овладела элегическая тоска. Снова предстояло работать, возможно, рисковать, а хотелось ехать, мечтать о Марии и том, что службы никакой нет. Вспомнилось старое, им самим любимое:
В кругу чужих, в немилой стороне,
Я мало жил и наслаждался мало!
И дней моих печальное начало
Наскучило, давно постыло мне!
К чему мне жизнь, я не рождён для счастья…
Ехал, глядя в окно невидящими глазами, шептал эти строки и думал, что ничего он, в сущности, не представляет собою. Повзрослевший, уже проживший лучшую часть своей жизни — где? с кем? в Коллегии переводчиком, потом тайным агентом, не любя при этом свою работу, чувствуя, что занимается не тем, не стихами, не любовью, а презираемой многими службою. Много ли проку в том, что он никогда не ловил и не будет ловить политических, а только иностранных шпионов? Двадцать один год. Не женат, любил многих, но надолго не сошёлся ни с кем и даже не тоскует об этом, влюблён сейчас, но что такое любовь? Пусть она ему откажет, — бросится ли он в море или залезет в петлю (бедняга Багратион!)? Нет, будет жить, утешится б…ми и вином, а завтра полюбит снова, напишет о том хорошие стихи, и так будет кружить на пути своём и вновь возвращаться…