Выхода не было. На следующее утро Дейв полетел в Лос-Анджелес, арендовал в аэропорту машину и отправился в Брентвуд, в дом – точнее, в особняк, – что купил отец своей четвертой жене. Отец лежал в огромной гостиной на больничной кровати, подключенный к мониторам, капельницам, кислородным трубкам; рядом сидела в кресле толстуха в белом халате и читала «Ю-Эс мэгэзин».
Рак взял свое: отец походил скорее на труп, чем на живого человека. Под прозрачной кожей на облысевшей голове просвечивали вены, зубы выдавались вперед, словно у черепа. Но никуда не исчезло ощущение силы и власти, для Дейва навсегда связанное с отцом. Даже толстуха в белом халате, хоть и сохраняла равнодушный вид, свойственный сиделкам у постели умирающих, что-то в напряженности ее позы подсказывало, что в любой момент, по первому слову отца она готова вскочить и броситься выполнять приказания.
Дейв всегда боялся силы, исходящей от отца, – потому и не хотел с ним встречаться, – и сейчас, подойдя к кровати так, чтобы отец его видел, вновь в полной мере ощутил страх и трепет.
– Здравствуй, – сказал он. – Как ты?
Отец оглядел его с ног до головы и промолчал.
– Я прилетел, как только смог, – нервно добавил Дейв.
Отец заговорил медленно, с трудом:
– Ты… все еще… с ней… с этой сучкой?
– Нет, – ответил Дейв. – Мы с Пэм разошлись, помнишь?
– Разумеется… помню… – Уму непостижимо, как этому еле слышному голосу удавалось звенеть сталью и сочиться презрением. – Но тебе… хватило бы ума… приползти обратно к ней.
Дейв попытался улыбнуться.
– Как… твоя… сестра?
– Не знаю. Давно с ней не разговаривал. – «Много лет, если быть точным», – добавил он про себя.
– Ну а я-то… знаю. Плохо… у нее все плохо…
– М-м… – Дейв не знал, что тут еще сказать.
Отец заворочался на кровати, придвигаясь к нему ближе.
– А теперь… сделай мне… одолжение…
Началось. Вот зачем он здесь. Вот что нужно отцу. Ничего хорошего не жди. Будь у него хоть капля мужества, в эту самую секунду он вышел бы, не оглядываясь! Однако вместо этого наклонился и спросил:
– Чего ты хочешь, папа?
И отец прошептал ему свое желание. Желание, идущее вразрез не только со всеми представлениями Дейва о добре и зле, но и с его инстинктами; желание грязное, извращенное – такое, какого только и можно было ждать от отца. Больше всего сейчас ему хотелось перевернуть отцовскую кровать, выдернуть из руки капельницу и вскричать: «Сдохни, старый ублюдок!» Но перед отцом он по-прежнему был трясущимся мальчишкой; поэтому кивнул, а когда этого оказалось недостаточно, вслух пообещал, что непременно выполнит желание отца.