Вслед за тем Татьяна Игоревна протянула ей наконец-то нашедшееся свидетельство о смерти своего прадеда. В нем значилось, что Павлушков Дмитрий Иванович, 62 лет, умер 3 ноября 1937 года. И указана причина смерти – отравление морфием. То есть самоубийство.
– Он работал врачом в больнице, – пояснила Татьяна Игоревна. – Поэтому и смог достать морфий. В какой именно? Мама говорила, что в больнице ГУЛАГА, где лечили заключенных из здешних лагерей. А он там был фтизиатром[4]. Хотя о каком лечении туберкулеза могла идти речь в те времена! Самому бы не заболеть. Поэтому мало кто из врачей стремился пойти туда работать. Правда, мама рассказывала, что там он очень хорошо получал. Куда больше, чем раньше, когда работал в амбулатории. Да там еще и продуктовый паек давали. А когда он туда перешел, его дочь, то есть нашу бабушку, взяли работать учительницей музыки в лучшую городскую школу. Как бы теперь сказали, в элитную. Там же учились ее младшие дети, сын Вася и дочь Агния. Пока ему не взбрело в голову наложить на себя руки. Тогда бабушку сразу уволили, а ее детей перевели в другую школу, где училась всякая шантрапа. Представляешь, какой это был удар для всей семьи! И все по его вине! Правда, как только о нем заходила речь, мама сразу заявляла: «О мертвых – либо хорошо, либо – ничего». Она его всегда защищала. Потому что в то время, когда все это случилось, она давно уже работала и замужем была. Вот и не пострадала, как все остальные.
– А что это за крестик? – полюбопытствовала Нина.
– Когда его нашли мертвым, этот крестик был на нем, – ответила Татьяна Игоревна. – По крайней мере так рассказывала мама. Разумеется, его сразу же сняли… А позже в гардеробе, за одеждой, обнаружили и икону (она подняла глаза к образу Спасителя в терновом венце). Мама не дала их выбросить. У нее были и еще кое-какие его вещи: деревянный стетоскоп, портсигар, пара запонок. Еще тетрадка была – то ли его дневник, то ли какие-то записки. А в нее разные бумаги вложены. Я только одну видела: не то письмо, не то заявление с просьбой улучшить питание и условия содержания больным туберкулезом… Чтобы снизить их смертность. Кажется, так. Ума не приложу, зачем мама так дорожила всем этим хламом? После ее смерти я его сразу же выбросила.
Тем временем Нина заметила среди оставшихся еще не разобранными бумаг надорванный конверт, из которого торчал краешек какой-то фотографии. Похоже, старинной. И не ошиблась. Судя по тисненной золотом надписи внизу, снимок был сделан в известной городской фотомастерской. Поскольку он выглядел как новый, было ясно, что прежние хозяева бережно хранили его. На нем был изображен священник, на вид лет сорока или чуть старше. С темными глазами, пристально глядевшими из-под мохнатых бровей, с пышной гривой чуть тронутых сединой волос и небольшой окладистой бородой. Но за его красивой, картинной внешностью угадывалось нечто, куда более важное и значимое: ум, сильная воля и тот душевный мир, что отличает людей глубокой веры. Сзади имелась надпись, сделанная черными чернилами: «На молитвенную память другу Мите П. от протоиерея Феодора Адрианова. 10 сентября 1917 г.».