Стало ощутимо теплее – лето вступало в свои права. Прибытие кареты герцога Брионского, как всегда, прошло на высокой скорости и с шиком. Очередь к трону тоже стоять не пришлось – все почтительно расступались при виде прекрасной невесты. Миральд, в очередной раз удивив всех повышенным своеволием, поднялся с трона и шагнул навстречу Грэзи. Поцеловал ручку, а после того, как увидел подарок, и вовсе потянулся к губам.
В голове у Любани тревожно загудела сирена. «Нет, только не это!» – верещала она. Кровь отлила от лица, ноги подкосились в попытке избежать слюнявых лобзаний, но принц слишком долго ждал. Возможно, не стоило так мариновать его якобы в целях безопасности жизни и здоровья. При виде очаровательной невесты у него попросту отказали тормоза. А у Любы – сознание, которое из-за Корда вообще значительно пошатнулось.
– Вот видишь, что ты натворил со своей нетерпеливостью, – ехидничал король, пока Ждара и еще пара женщин хлопотали над обморочной.
– Я и не думал, что она такая чувствительная, – мямлил сын. – Она ведь столько пережила и не сломалась.
– И что? Это повод набрасываться на девчонку? – Базальд «заботливо» наклонился к невесте сына, любуясь мраморной кожей и красивым изгибом сочных губок. Эх, словно земляничина на торте, так бы и съел!
Единственным, кого сейчас волновал брошенный на пол подарок, был Кордаван. И он определенно понимал, что принцесса где-то схитрила. Он прекрасно помнил унылое очарование того, что сотворила Грэзи в замке Брэга. Да, уникальное, бесподобное и прочее, но совершенно иное по содержанию и палитре. Там были боль, отчаяние и серость. Здесь же казалось, что сами небеса опустились на землю и окрасили ее в свои нежные тона. Очаровательно, восхитительно, невероятно – именно такие слова приходили на ум при взгляде на ковер.
«То есть либо она вообще не владеет ремеслом, а вместо нее работает наемная ткачиха, либо умудрилась сотворить целых два шедевра, причем последний – в рекордные сроки, – размышлял брюнет, поглаживая подбородок. – Как бы мне ее заманить для приватного разговора?»
Конфуз кое-как замяли, и вереница поздравителей двинулась дальше. Люба, отлежавшись в своем будуаре, вышла на люди только к ужину, где скромно молчала и вообще старалась не отсвечивать. На балу она большей частью сидела, отплясав обязательный минимум с будущим мужем, прочим же отказывала. Кое-как вытерпев до конца, она с облегчением отправилась домой. Стыд и отвращение бурлили в голове. Первое она испытывала по отношению к принцу, весь вечер старавшемуся сделать ей приятно, отчаянно жаждавшему счастливой семьи, впервые почувствовавшему вкус к жизни. Последнее относилось к собственной персоне – лживой, пусть и вынужденно, но все же. Да она на себя в зеркало смотреть не в силах, боясь поймать собственный взгляд и прочесть в нем презрение.