Праздничные ленты сменились на траурные, гости потихоньку разъезжались, и в воздухе чувствовалось предгрозовое напряжение.
Я вся дрожала, как натянутая тетива, и томилась в ожидании аудиенции у короля, а перед глазами стоял Дитер. Спокойный, уверенный в своей правоте, подтянутый и строгий, будто собирался на войну, а не в тюрьму.
— Все будет хорошо, Мэрион, — сказал он. — За поражением всегда следует победа, ты же знаешь.
Он поцеловал меня в лоб, а потом его увела стража.
И вот теперь я мерила шагами приемную, не зная, примет ли меня его величество или отомстит за вчерашний отказ, и сердце выстукивало тревожные ритмы: что будет, что будет?
Хлопнули двери, расписанные червонным золотом, и из кабинета в приемную вплыла королева. Я застыла, с внутренней дрожью глядя в надменное лицо. Анна Луиза усмехнулась.
— Ах вот кто добивается приема у моего Максимилиана! — пропела она, посматривая на меня сверху вниз. — Чего вы хотите, дорогуша?
— Справедливости, — выдохнула я, сдерживая рвущееся наружу презрение.
— Мы обе хотим одного и того же, — снисходительно ответила королева.
— Неужели? — Я не удержалась и всплеснула руками. — Арестовать невиновного? Это вы называете справедливостью?
— Арестовать опасного убийцу, — поправила Анна Луиза. — Вы не хуже меня знаете, кто такой василиск.
— А вы не хуже меня знаете, что он не убийца! — парировала я.
Показалось или глаза королевы недобро блеснули? Знает ли она, что я подслушала их разговор с послом?
— Выходит, все его шесть жен покончили жизнь самоубийством, выпив отравленное зелье, не так ли? — вкрадчиво спросила Анна Луиза, и меня точно окатило холодным душем.
Я впилась ногтями в ладони, упрямо мотнула головой и ответила в отчаянии:
— Это проклятие. Он сожалеет!
— Милочка, — повысила голос королева, — Дитер сожалеет только о том, что войны не случаются так часто, как ему хотелось бы, а местные девки не так искусны в ласках, как альтарские шлюхи.
— Что вы себе позволяете! — задохнулась я.
— О, лишь открываю вам глаза, — фыркнула королева. — Могу представить, какие сладкие речи он лил в ваши маленькие ушки, но василиск красиво поет, а за спиной прячет отравленный кинжал.
— Вы не знаете моего мужа! — выкрикнула я ей в лицо, желая тут же вцепиться в него ногтями, располосовать эту гладкую мраморную кожу, стереть усмешку с подкрашенных помадой губ.