Больше старухи не смогли ничего нового добавить. Но было и так ясно. Прыща забрали, его больше нет. Закопали где – нибудь. Кто будет искать, кому он нужен? Но вот что успел про него сказать цыганам Прыщ, этого выяснить, естественно, Кривой не мог.
Три месяца, как Кривой, уволившись с работы, покинул город и не появляется там. Последний раз он звонил Картавину два месяца назад и узнал, что тот уволился. Где сейчас служит, Картавин Кривому не сказал, только рекомендовал тому срочно исчезнуть из города, пока все не утихнет, и забыть его телефон.
Кривой знал, что у цыган есть свой семейный адвокат, он смотрел вечерние новости и видел его. Он также прекрасно понимал, более того, был уверен: если Прыща взяли цыгане – пришел его черед. Уж его – то они обязательно будут искать. И черт его дернул тогда рассказать Прыщу, как год назад они взяли могилу цыганской баронессы! Не только про золото, но даже про кулон брякнул. «Ну, кто меня дергал за язык? – сам себя казнил Кривой. – Что делать? Уехать? Но как? Вырученных за золото денег давно нет. Почти год гулял, все побережье Черного моря объехал, весь Кавказ. Да, прошлого не вернуть».
Ходит он сейчас в холуях у некого Николая Николаевича, который, конечно, понимает, что если цыгане вычислят его, Кривого, то с золотом придется расстаться. Потому и предложил Кривому свою помощь. Являясь президентом крупной компании, Николай Николаевич имел хорошие связи, даже в ФСБ – свой человек…
И крутится, крутится жизни колесо
Жизнь не зрелище и не праздник; жизнь – это трудное занятие.
В один из летних дней, наслаждаясь теплом июльского солнца и уютом, созданным высокими сибирскими соснами и кедрачами (ствол которых просто невозможно обхватить человеку!), в их тени отдыхали семь человек. Наблюдая за любопытными и наглыми белками, с жадностью хватающими все, что кидают им веселые, смеющиеся люди: одни с восторгом, криками, подбадривающими этих маленьких симпатичных зверьков, столь привыкших к человеческому общению, смеясь, бросали им все, что у них было из съедобного, другие, с улыбкой и одобрением, наблюдали за столь приятной душе и сердцу картиной.
Под тенью векового кедра, на зеленой поляне, лежали две женщины. Они о чем – то (видимо, о своем, женском) тихо говорили. По счастливым улыбкам можно было понять, что их беседа вызывала обоюдное удовлетворение. Они с любовью смотрели на своих мужчин, колдовавших над приготовлением стола, и своих резвящихся с белками детей. Недалеко от них полыхал пламенем мангал. Огонь уже разгорелся, и оставалось только ждать, когда можно будет наконец – то подбросить ожидающие своей очереди угли. Запах маринованного мяса, который должен превратиться в столь долгожданный шашлык, заманчиво щекотал ноздри и вызывал волчий аппетит. У мангала колдовал, не доверяющий этот процесс никому, тем более женщинам, Анатолий.