Теперь Юлия вспомнила. Эрнст Адольфссон, каменотес. Еще когда она была маленькой, на Эрнста смотрели, как на музейный экспонат.
– А каменоломня все еще на ходу?
Эрнст опустил глаза и поиграл желваками.
– На каком там ходу… Люди иногда приезжают набрать старых обломков… мусор. А добычи-то настоящей давно нет.
– Но вы-то работаете?
– Я делаю всякие штуки из камня. Искусство, одним словом. На продажу. Можешь прийти посмотреть. Нынче-то у меня посетитель, а завтра – милости прошу.
– Может, и зайду.
Денег на поделки из камня у нее все равно нет, но посмотреть-то можно?
Эрнст кивнул и повернулся, чтобы уходить. Юлия даже не сразу сообразила, что он посчитал разговор законченным. Но у нее-то были вопросы.
– Эрнст, – тихо сказал она, – вы ведь жили в Стенвике двадцать лет назад?
Он остановился и оглянулся.
– И двадцать, и пятьдесят.
– Я просто подумала…
Она замолчала. Ничего она не думала. Она хотела задать вопрос, но точно не знала какой.
– Мой ребенок тогда исчез, – выдавила она и почувствовала, что чуть ли не стесняется своей беды. – Мой сын, Йенс… вы ведь помните?
– Еще бы. – Эрнст коротко, по-деловому кивнул. Юлии понравилось, что он не старается изобразить сочувствие. – Мы этим занимаемся. Я и Герлоф. Работаем.
– Но…
– Увидишь отца, скажи ему одну штуку…
– Какую штуку?
– Скажи: самое главное – большой палец. Вся рука – ладно, а вот большой палец не того…
Юлия уставилась на старика, пытаясь хоть что-то сообразить.
– Решим. Решим это дело… старая история, еще с войны… Но мы решим.
Повернулся и пошел. Враскачку, коротким, тяжелым шагом.
– С войны? – пролепетала Юлия ему вслед. – С какой еще войны?
Но Эрнст Адольфссон не удостоил ее ответом.