Что-то надо было делать. От пережитого только что страха кружилась голова и тошнило. Чего бы только он сейчас не отдал за стакан водки, за пару пузырьков боярышника или пустырника…
Телефон работал. Сараев с замиранием сердца приготовился ждать, подбирая самые подобострастные извинения, но Демид бодро отозвался после первого же гудка: «Слушаю!» – «Здравствуйте. Я вас не разбудил?..» – «Нет. Я на закате отлично выспался. Самый питательный сон. Мне, кстати, ваша Наташа снилась. Со всеми вытекающими последствиями. А как вы? Что-то случилось?» – «Да, случилось. Я тут только что проснулся и… В общем, ни денег, ни капли спиртного… просто не знаю что делать…» – «И вам хреново». – «Очень». – «Нервы на пределе и тьма вокруг сгущается, да?» – «Именно так. Буквально». – «То есть если бы я вот сейчас зарычал или завизжал в трубку, вы бы отбросили в ужасе телефон и забились бы в угол? До такой степени?» Сараев молчал. «Алё! Вы слышите меня?» – «Да», – еле слышно ответил Сараев. «Тогда почему не отвечаете?» – «Да», – так же тихо повторил Сараев. «Вы где находитесь?» – «Дома». – «Приходите ко мне, слышите?» – «Да».
Демид сообщил адрес в Сабанском переулке и предложил прислать такси. Сараев сдуру наотрез отказался, и пока одевался и искал ключи, проклинал себя на чем свет стоит.
Слабенькому туману над влажными мостовыми Сараев предпочел бы хоть какую-нибудь непогоду – слишком уж заметным почувствовал он себя на тихих улицах. Совсем рядом, на пересечении Колонтаевской и Старопортофранковской, и дальше, в сторону центра, свет был. Здесь, вблизи от дома, куда не поздно было еще вернуться, он немного постоял, готовясь к долгому, опасному переходу. Настроился, собрался с силами. Из старой акации на углу легкий порыв ветра бесшумно выбросил целый ворох зарябившей в воздухе мелкой желтой листвы, и Сараев шагнул на брусчатку. Главное, не привлекать внимания, идти быстро, уверенно. Вокруг, куда ни глянь, не было ни души. Загодя оповещая о своем появлении отчаянным визгом на поворотах, с какой-то устойчивой периодичностью, как по расписанию, проносились одинокие авто. От панических атак Сараев отбивался первыми пришедшими на ум пяти- или шестизначными числами, сосредоточенно и внятно вышептывая их одно за другим. Поднимая глаза, он видел, как в небе над далекой Аркадией бродят лучи прожекторов из увеселительных заведений, вызывая в памяти одновременно хронику военных лет и помпезную заставку студии «ХХ век Фокс». Едва заметный в начале пути туман понемногу густел, и время от времени в сырую осеннюю тишину вплетались негромкие, слышные только по ночам шумы – это тянувший год за годом влагу ракушечник, из которого когда-то строился город, нехотя, как рафинад в чае, осыпался и рушился под собственной тяжестью. Редкие, даже возле Привоза, прохожие как будто избегали встречи с ним, и за несколько десятков шагов вдруг сворачивали в переулки (не для того ли, чтобы подкрасться сзади?). Над ярко освещенным подземным переходом на привокзальной площади их стояло аж четверо, каждый со своим, уходящим вверх столбом тени, но и они, стоило Сараеву подойти ближе, разошлись в разные стороны. Впрочем, он и сам метнулся бы за ближайший угол, если б кому-то из них вздумалось направиться к нему. Вокруг без сомнения что-то готовилось, зрел какой-то зловещий умысел, плелась какая-то губительная интрига. Сердце то частило, то замирало, и несколько раз ему казалось, что вот сейчас оно остановится, и он говорил себе: ну и ладно, упаду, умру, хуже смерти все равно ничего не случится. Но уговоры не помогали, что-то вот-вот должно было произойти. Нечто, что было куда страшнее смерти, пряталось в темной, неотступно сопровождавшей его материи, дышавшей где-то совсем рядом, и готово было в любую секунду – стоило только зазеваться – выскочить из ее ненасытных глубин.