Но войск не было! Все, что можно было собрать из разгромленного, громадного когда-то Хазарского государства, было стянуто в Тьмутаракань. Только этот город еще был осколком, способным к сопротивлению, там еще были дворцы, и рабы, и дома собрания – синагоги, там еще оставались те, кто считал себя одним из колен Израилевых, хотя никаких евреев в Хазарском каганате давно не было. Исповедавшие же иудаизм хазары в других местах бывшей страшной державы были быстро обращены владыками Хорезма в мусульманство.
Хазарский каганат растаял и сам не заметил как. Постоянный отток его подданных был не очень виден, потому что им на смену шли тысячи сгоняемых отовсюду рабов. Но рабы были плохие вояки. Им, даже хорошо кормленным, оружие было давать страшно. Хитрые, но недальновидные правители Хазарии в прошлые времена придумали очень хорошую схему, по которой подвластные народы платили дань войсками. Не дань непомерная, которую не собрать, а дружина, которая должна была явиться в полном составе, со своими воеводами и князьями, и отправиться в поход туда, куда скажет каган. Таким образом убивались сразу несколько зайцев. Получалось бесплатно полноценное войско, которое было вынуждено хорошо воевать, потому что в подвластной хазарскому правительству стране заложниками оставались жены и дети, которые сопротивления организовать не могли.
Едва одерживалась победа – победители получали десятую часть добычи, остальное шло в казну Хазарии; если терпели поражение – их казнили всех… Так было. Так погибло два войска русов, коих тогда было еще много в землях киевских, когда хазары понаймовали их драться с мусульманами, а когда они победить не смогли, их и отдали мусульманам на уничтожение. Те вырезали всех.
Помнили об этом в Киеве? Еще как. Стыдились воспоминаний, но помнили.
Илья же услышал обо всем от хазар-христиан – бродников и черкасов, которые толпами бежали навстречу дружинам киевским, чая в них свое освобождение. Набирались целые полки хазар, которые рвались в бой против Тьмутаракани, против Хазарии. Теперь можно было не опасаться за семьи, в селениях стояли славянские гарнизоны, женщины и дети были недоступны хазарским карателям. Стало быть, пришла пора расквитаться!
Но с кем? Хазария словно бы растаяла. На месте страшного государства, где правил каган, исповедавший иудаизм, бродили и селились на пустующие земли хазары и дети иных племен, недавно принявшие ислам.
Странное ощущение сна охватывало Илью особенно по вечерам, когда ведомая им конная дружина шагом двигалась в сторону стоявших у горизонта, как облака, гор. Ему казалось, что когда-то он уже все это видел или, во всяком случае, знал, как выглядят горы у горизонта, как благоухает вечерняя степь, как ложатся под копыта коней нетоптаные и не знавшие косы травы. Никогда прежде не виданные им, но известные по рассказам отца и деда птицы попадались навстречу, а уж когда стали толпами переходить на сторону Владимира пятигорские черкасы-христиане, то чуть не в каждом втором старике ему чудился покойный отец. Та же стать, те же седые кудри, синие глаза и говор… Он говорил об этом со своими родаками, и те признавались, что чувствуют приблизительно то же: не в места незнакомые вершат они поход, а возвращаются на утраченную некогда родину. Не они чужие в этих степях, но супостаты многоразличные, идущие из-за гор да из-за моря. А море было уже близко. Не Черное, а свое, родное, зовомое морем ассов, Азовским. Запахи его уже доносил влажный ветер.