– Слышу, отче.
– Веруешь ли в сие?
– Верую.
– Вот и ступай с миром! Да пребудет Господь с тобою вовеки. Служба твоя вся еще впереди…
И не успел Илья выйти узкими проходами – вослед за послушником, молчаливо идущим впереди с каганцом в руках, – на свет божий, как был тут же зван к князю.
Князь принимал его одного, в палате малой, без иных собеседников.
– Ну, – сказал он, усаживая богатыря рядом с собою, – скажи, Илья Иваныч, что дале делать думаешь? Вот мы и Корсунь разбили, и крестились. Стала Русь новая. Как думаешь, что дальше станет?
– Печенеги пойдут! – сказал Илья.
– Почему так решил?
– Под слухи доносят. И грек, поп Анастас, что тебе в Корсуни про воду сказал, нам сообщает, что Корсунь много казны и оружия печенегам передала.
– Откуда у Корсуни оружие, когда им самим обороняться было нечем?
– Как откуда, князь? Из Царьграда! Откуда ему быть? Мы на убитых и на плененных брали – все византийское!
– Вот как, – грустно сказал князь. – Я думал, с Анной мир в приданое получу. А выходит, что лютее врага у Руси, чем Царьград, нет!
– Побойся Бога, – сказал Илья, – это же братья наши. Мы светом Христовым от Царьграда напитались! С Корсунью не надо было воевать!
– Да? – запальчиво вскинулся князь. – Все вы, советчики, больно умные! Сам разбери: Хазарию добить надо было? Не ровен час, опомнилась бы да опять Киев примучила. Там, где Хазария властвовала, – и державы, и народы все погибли! А как Хазарию сокрушить без помощи Царьграда? Мы – держава малая, и оружием и деньгами скудны! А взяли у византийцев заем, да военачальников обученных, да оружия – все в долг! Вот и повисла над нами не хазарская кабала, а византийская!
– Византия за морем, далеко! А Хазария – под боком, где Царьграду с хазарской тяготою сравниться?
– Они далеко, пока под стенами Киева не стоят! А придут сюда ромеи, понавезут машины хитростные да греческий огонь… Вот и заполыхает держава наша. По Днепру-то не только в Константинополь плавать можно из Киева, можно и обратно – из Константинополя в Киев!
Князь ходил по малой горнице, присаживался на лавки, устеленные пестроткаными налавочниками, мягко ступал красными тонкими сапожками по коврам, устилавшим полы. Ковры же и на стенах – ради подслухов. Ничего, что в этой горнице говорилось, через стену, коврами увешанную, не услыхать. Разноцветной пестротою полнился малый покоец. И князь в пестротканом кафтане ходил, как будто был частью этого цветастого великолепия.
А вот Илья в синих портах крашеных, да в белой рубахе, сером кафтане без всяких украшений казался здесь чужим.