Илья разглядел у них на бурнусах и папахах знаки хаджа – все побывали в святых для мусульман местах, совершая паломничество.
– Это, брат, вой непростые, – сказал Илья, разглядывая их со вниманием. – Это какие-то особенные – лучшие, должно быть, у арабов.
– Что ж они так оплошились? – засмеялся щербатый славянин, что стоял в охране.
– Чего на войне не бывает! – ответил Илья.
– Наш Бог ихнего завсегда бьет!
– Как был ты язычник, – улыбнулся Илья, – так и остался. Бог-то един!
– Кто его знает, – не сробел парень. – Вот помрем – все знать будем.
– Это верно, – согласился Илья.
– Ты близко-то к ним не подступай! – сказал Илье воевода. – Еще кинутся. Ишь как глазами зыркают!
– Это на Илью Иваныча? – засмеялся охранник. – Где кинутся, там и останутся.
Муромец бесстрашно шагал среди сидящих рядами пленных, словно его тянуло что-то, словно что-то давно потерянное отыскивал. Чуть в стороне сидела кучка воинов в одеждах из дорогой черной ткани, но в центре этой горстки бойцов был один, одетый почти нищенски.
Илья подошел ближе.
– Илья Иваныч! – закричал прискакавший из разведки конник. – Арабы все ушли! Победа!
– Победа! Победа! – пронеслось среди отдыхающих, не снявши доспехи, воев русского корпуса, дале пронеслось по рядам византийцев. С гор спускались армянские лучники. Загудели дудки, забил барабан, и, обнявшись, пошли плясать воины в белых кожаных штанах с черными рисунками, в меховых шапках…
– «Победа!» Кому победа? – спросил, усмехаясь, Илья Степана. – Нам, что ли? Армянам, что ли? Царьграду победа! А эти как под арабами, так под Царьградом гнуть шею обречены…
Степан только вздохнул.
Илья, вдруг повернувшись к тому что сидел в окружении избранных бойцов, наклонился через их головы.
– А ведь ты меня понимаешь… – сказал он. – А? Это ты – Сын Сокола?
Кошкой бросился сидевший на земле в горло Муромца. И даже он, Илья, боец несравненный, не знавший поражений, такого не ожидал и рухнул навзничь. Нападавший умело перехватил Илье горло и давил, стараясь переломить, сдвинуть кольца пищевода, лишить упавшего Илью дыхания.
Илья успел прижать подбородок к груди, и стальные пальцы нападавшего скользили по его бороде, не в силах охватить мощную шею борца, защищенную еще воротом высокого стеганого зипуна, что надевался под кольчугу. Отовсюду бежали воины, били кистенями по головам пытавшихся подняться пленных, держали их, как собак бешеных, остриями копий.
– Сидеть! Сидеть!
Невольно вокруг боровшихся образовался крут. Илья страшным усилием оттянул руки противника от горла и открыл глаза. Прямо ему в душу глядели синие, налитые ненавистью глаза нападавшего. Он был молод, но рваный шрам шел у него от виска до подбородка по бритой щеке – видать, в яростных сечах побывал этот воин. Бурнус свалился с его головы, и светлые кудри рассыпались по плечам.