– Князь же вот идет! – возражали третьи. – Проливу сына своего…
– Господи! Не допусти! – стонал в пещере инок Илия. – Господи, не дай на Руси отцу сыновнюю кровь пролить либо сыну на отца меч поднять! Сие зло не позволит державе нашей подняться! Зло ведь, как семя брошенное, прорастает! Господи, не допусти!
Осмотрев изготовленную рать, Владимир соскочил с коня и спросил деловито:
– К Борису посылали? Пущай на пути в Новгород к нашей рати со всей своей дружиной подойдет! У него дружина самая большая в державе! – Князь говорил так, словно собирался не проливу сына идти, не проливу брата Бориса ополчать. – Заутра выступаем!
– Господи, не допусти! – шептал Илия, проваливаясь в забытье.
Он очнулся, когда над Киевом начинался рассвет, и ужаснулся, поняв: Владимир-князь умер!
– Господи! – шептал он. – Сколь грозны дела твои! Господи, что же теперь будет?..
* * *
15 июня 1015 года князь Владимир внезапно умер. Он был готов к походу на отложившегося Ярослава, старший же сын его Святополк сидел в темнице и, скорее всего, был бы казнен за измену. Рейнборн – его правая рука, или, точнее, его духовный и политический руководитель – умер в заточении. Лучшая рать, два года собираемая Борисом, была под его началом на походе против печенегов. Но с печенегами, значительно уступавшими числом и вооружением киевлянам, стычек почти не было.
Они предпочитали уходить от столкновений. Так что войско оставалось свежим и нетронутым. Казалось, все способствовало продолжению политики Владимира. Но смерть его все повернула в другую сторону.
Когда упал он в тереме замертво, Киев на несколько часов остался без власти. Добрыня – правая рука и всечасный исполнитель воли княжеской – умирал в дальнем покое. И никто не шел к нему, потому что челядь грабила погреба и валялась пьяная по всему подворью.
Добрыня, кто одним взглядом мог держать их в страхе, а кулаком убить на месте, лежал без памяти. И сразу стало некому его смертный пот утереть.
Из темного хода пещер киевских вышел торопливым шагом инок Илия и пошел давней тропою, еще Ольге Великой ведомой, из пещер в город Владимира, в терем его. Мимо Берестова, через Лядские ворота вошел он безвозбранно. Стояло в Киеве полное нестроение и смута. С тоской отметил инок Илия, что важнейшие ворота города отворены стоят и воротников нет никого – все разбежались: кто грабить, а кто – за домы свои в опасении, за домочадцев своих… Догадался, что затворен стоит конец Козары, и Подол еврейский затворился, и все мастера – кожемяки, сапожники, оружейники, портные – затворили кварталы свои на посаде. По улицам пробегали чьи-то челядины, тащили награбленный скарб. Откуда-то взялись лихие люди-поножовщики, что кучками да шайками ходили по граду пробуя плечами ворота горожан – заперты ли, пытаясь перелезть через заборы, и там, где не натыкались на волкодавов отвязанных да на лучный бой из окон, озоровали. И скотину сводили, и животы грабили.