– Погоди, – ухватив его птичьей старческой рукой, сказала княгиня-воительница. – Схорони меня, тогда уезжай.
Это произошло быстро. Весь Киев оплакивал Великую Хельги – Ольгу Елену. Голосили все – и славяне, и хазары, и евреи, и ясы…
Святослав глядел на них, опустив длинные усы на грудь. И видел то, чего прежде не замечал, – эти люди были едины потому, что почти все рыдающие у гроба были христиане. Их было много, они шли и шли, теперь уже не таясь: молодые и старые, рабы и дружинники, смерды и беглый люд, горожане и бояре. Они были едины в горе и в молитве. Пришли из степи крещеные печенеги и аланы, приехали греки и православные подданные Хазарин…
Одни варяги да славяне-язычники плотной кучкой окружали Святослава. Во многолюдном Киеве это была горсть…
«Вот они, кроткие! – с ненавистью думал Святослав, глядя на толпы рыдающих и прущих, как бараны, ко гробу Ольги людей. – Здесь ведь и те, кого примучила она. Здесь и древляне, и вятичи, и до сих пор не покоренные северяне. Те самые, что пропустили невозбранно печенегов через свои земли ко граду Киеву. Печенегов! Врагов своих! Или, может, они врагом Киев считают? Скорее и печенегов, и Киев и радуются, когда враги дерутся между собой».
Князь смотрел на море белых славянских рубах, на сермяги, что плыли по улицам за гробом. От его глаз не ускользнуло, что некоторые его дружинники крестятся и что-то шепчут.
И эти – кроткие! Вот куда зараза достигла!
На минуту ему стало страшно. Безоружное многолюдье – неотвратимое, как горный обвал или половодье, более напоминающее стихию, чем людской поток, – было страшнее любого войска. Там, в бою, был враг, были свои, здесь – ни врагов явных, ни своих…
И похороны матери шли как бы без него. Конечно, он стоял на почетном месте, конечно, проходя мимо него, люди наклоняли головы, но делали все сами, никто не слушал ни его распоряжений, ни приказов его воевод. Он понял, что с уходом матери эти люди перестали быть его подданными. Киев его не хотел. Киев его исторгал. Старый, хитрый Свенельд все понял еще раньше Святослава и сказал, как всегда утешая:
– А что тебе в Киеве сейчас? Начнешь тут порядок наводить – восстанут! А у тебя дружина вся на Дунае. Да пропади они пропадом! Сначала нужно там победить, а уж потом, во славе, вернуться и каждому воздать по заслугам – кому кол, кому петлю.
Они сидели в пустой горнице Ольги. Варяги стояли у дверей, и Святослав знал – сей покоец так срублен, что подслушать говоримое в нем невозможно, потому говорили без опаски.
Свенельд сидел, упираясь железными поручами в подлокотники, в том кресле-троне, где сиживала мать.