– Райлин… – не сразу ответил Корд. – Меня по-прежнему интересует твоя жизнь. Даже после всего случившегося между нами.
«Меня по-прежнему интересует твоя жизнь…» Ему не все равно? Но интересует она его как друг… или все же больше?
Корд отряхнул темно-синие форменные брюки и поднялся. Момент ускользнул.
– Пора возвращаться. Я дорожу местом ассистента преподавателя, – ровным голосом произнес Корд. – Это единственная внеклассная работа в моей университетской программе.
Он протянул руку, чтобы помочь Райлин подняться на ноги. Когда их ладони соприкоснулись, ее пробрала дрожь – как электрический ток, достигая кончиков пальцев.
– Что, разве уличные гонки на старых автомобилях в Хэмптоне не в счет? – подшутила Райлин.
Корд наградил ее улыбкой – за воспоминание, которое они хранили вместе.
Всю обратную дорогу Райлин терзалась новым чувством, еще неявным, но неотвратимым – одновременно радостным и пугающим. Но окунаться в него она не решалась, боясь обжечься.
Однако, пока экскурсовод монотонно читал лекцию, Райлин то и дело поглядывала на профиль Корда и гадала: что же все это значит?
В понедельник вечером Эйвери, сойдя с монорельсового поезда в Нью-Джерси, плотнее запахнула полы темно-синего пальто и двинулась по дорожке, ведущей к кладбищу Сифлер. Одинокий ховер засек движение и полетел рядом, с надеждой мигая зеленой лампочкой и показывая, что свободен, но она не обратила внимания. Сейчас Эйвери нуждалась в свежем воздухе. Проснулась она в апатичном, опустошенном состоянии, на мокрой от слез подушке. Как бы Эйвери ни старалась в течение дня совладать со своим горем, за ночь она забывала, что между нею и Атласом все кончено, и утром жестокая правда накрывала ее с новой силой.
Замкнувшись в себе, сходя с ума от одиночества, она ни с кем не могла поговорить по душам. Мимоходом Эйвери подумала о Леде, но, хоть они и шли на примирение, обсуждать с подругой Атласа пока было рано. Как же ей не хватало Эрис!
Поэтому она и оказалась на кладбище, одетая в плотное пальто и ковбойские сапоги – из коричневой кожи с белыми вставками, которые Эрис всегда просила у нее. Они, как ничто другое, подходили к случаю. Эйвери миновала главные ворота, кивнула на входе в камеру видеонаблюдения и свернула налево, где в центре семейного участка Рэдсонов находилась могила Эрис. Что бы ни случилось у них с отцом при жизни, после смерти он все же признал дочь.
Эйвери не была здесь со дня похорон подруги: после погребения и бесконечной поминальной церемонии, для которой арендовали безликий зал; мама Эрис все еще жила внизу Башни, а отец – в «Нуаже». До самого конца там пробыли лишь родители Эрис, ее бабушка, Фуллеры и… Леда. Эйвери стояла на пронзительном ветру и смотрела, как священник опускает в землю крошечную урну с пеплом. Неужели это все, что осталось от ее энергичной, полной жизни подруги?