— Вон из машины! — прокричал Гонгвадзе и бросился к штурм-люку. Михайлов, в котором инстинкты бойца и командира, вбитые годами тренировок чуть ли не в подкорку, вдруг заговорили в полный голос, мгновенно понял, что стряслось нечто ужасное и непоправимое.
— Немедленно покинуть танк! По расчётам!.. Вперёд!
Это тоже было частью императива. И тоже отрабатывалось. Да только… Только вводная, данная Ирмой прямо в мозг оперативникам, несмотря на блокаду и его пси-защиту, нашла свой отклик и начала действовать. Пилот уже разворачивался в своём кресле в сторону десантного отсека с усмешкой, не предвещающей ничего хорошего, и выцеливал из файдера первых на очереди. Своих же товарищей. В его оправдание, себе он сейчас не принадлежал. И видел вокруг лишь врагов. Зазвучали первые выстрелы, сходные по звуку с уханьем совы. Так стрелял файдер. И целился пилот исключительно в голову. Чтоб уж наверняка. А потом и вовсе началось невообразимое.
Пилот стрелял, как в тире. С той же злорадной и где-то глупой усмешкой, словно не людей расстреливал, а манекены в театре абсурда. Да только манекены эти начинали вдобавок меж собой драться. Под огнём файдера. Заряды, не попавшие в цель, с жутким визгом рикошетили. Пилот стрелял не переставая.
Елена зажмурила глаза и вцепилась пальцами в виски. Ей стало жутко. Страшно. Дико. Пока чья-то рука не выдернула из этого сюрреалистического бреда, и она не ощутила прямо в лицо, наотмашь, тугой всплеск воздуха. Он освежил и хоть чуть-чуть привёл в чувство. Открыв глаза, поняла, что валится с невообразимой высоты (на самом деле всего-то метров восемьсот, флайтанки предпочитали малую высоту при боевом заходе) прямо в ночь, темноту и неопределённость, и завизжала. На пределе сил и возможностей. Как женщина, вдруг понявшая, что потеряла минуту назад всё…
— Ты ранена?! — раздался рядом встревоженный, прерывающийся голос Гонгвадзе, и Елена потянулась к нему навстречу, запоздало сообразив, что и так находится в непосредственной близости от начальника. Более того, тот держал её крепко, прижав к себе, как нечто дорогое, единственное, что сумел спасти от вселенского катаклизма.
— Ранена? — прокричал Гонгвадзе, пытаясь одновременно что-то нащупать у себя на поясе. Получалось плохо. Даже никак — падать они не переставали. Кувыркались, как подстреленные птицы.
— О-о… — простонала Елена. Недавняя картина побоища в отсеке флайтанка вдруг вернула силы и трезвость мысли. А редкие огоньки внизу, приближающиеся с умопомрачительной скоростью навстречу и глядящие прямо в душу, и всепоглощающий мрак по их сторонам заставили окончательно вернуть и самосознание, и присутствие духа. — Что делать, Ираклий Георгиевич?! Мы же… разобьёмся к чёрту!..