— Чтоб ты сдох зараза! — выругался я подымаясь, громко рыгнув при этом. — Чего прицепился, падла!
С раннего утра продолжаю движение, оставляя позади километр за километром и прикидывая в уме, сколько мне ещё осталось топать до благословенного ручья с минеральной водой. Маршрут, с которого ни при каких обстоятельствах сворачивать нельзя, в моей памяти ещё не стёрся, поэтому примерное расстояние до воды мне известно, а вот когда это произойдёт по времени, трудно сказать. Надеюсь, что на много быстрее, чем ожидаю. Всё таки я сейчас в более лучшей физической форме, у меня есть определённые представления о том, чего стоит бояться, а на что можно и на плевать с высокой колокольни, и наконец меня подгоняет почти двухсуточной выдержки жажда, потрескавшиеся в кровь губы и предвкушение встречи с новоиспечённым другом, в отличном состоянии здоровья которого не сомневаюсь.
Солёной воды со вчерашнего вечера, когда последние её капли ушли на отмывание моего греха, а может быть на крещение вновь обретённых способностей, точно не знаю, у меня нет и в помине. Банка пуста, как сейф у обанкротившегося банка. Пускай пить израсходованную на бытовые нужды влагу было нельзя и даже невозможно, но само наличие жидкости, на которую в случае полного отчаяния можно было хотя бы посмотреть, приободряло и вселяло оптимизм, впрочем, действовавший на меня в самом начале пути очень расхолаживающе. Полное же отсутствие основного компонента всего живого на земле, собрало мои силы и волю, в один мощный, всё пробивающий кулак и это должно будет придать мне дополнительное ускорение.
— Ладно, хватит рассказывать сказки. Дело обстоит так: если сегодня к вечеру до воды не доберёшься, то следующим утром можешь и не проснуться. Поэтому рви на себе волосы, растягивай до не могу мышцы на ногах, да в конце концов землю грызи, но до темноты к ручью ты обязан добраться! — сказал я себе прибавляя шаг, нисколько не заботясь о начинающем зарождаться помешательстве, на почве огромной потери организмом всё оживляющей влаги.
Бывали в моей жизни победы, большие и не очень, и радость ко мне тоже приходила, и праздник у меня был. Чем я хуже других? В этом отношении обделён не был. Точно так же, как и не был обласкан феерическими, остающимися в памяти навечно, впечатлениями, достающимися лишь счастливчикам или, как их принято называть, баловням судьбы. Сегодня же я могу с полным правом считать себя принятым в отряд тех, на кого снизошло такое счастье, и кто сумел всем своим существом ощутить, что это такое, быть избранным. Объяснить словами, какие чувства тебя накрывают при понимании этого, я не в состоянии. Я в состоянии лишь погрузиться в них полностью, раствориться в них без остатка и наслаждаться ими до тех пор, пока они окончательно не исчезнут, оставив о себе только воспоминания и возникшую, от понимания того, что это с тобой уже произошло, грусть.