, в этой концовке не хватает кое-чего другого – возмездия…
Я выхватила у Юлии из-под мышки заводную куклу, бросила на пол и стала яростно топтать ее каблуком, пока механические колесики и шарниры не разлетелись во все стороны. Юлия заревела, прижавшись к матери, а госпожа Перон просто стояла и смотрела, не двигаясь, с покореженным лицом, как будто это я ей наступила в лицо каблуком и растоптала его.
– Посмотрите, до чего вы довели бедную девочку, – строго сказала моя нянька, уже с вещами и с котенком. – Пойдем, Лиза, не нужно тратить нервы на этих дурных людей…
Да, я не была милосердна, monsieur le Ministre. Милосердием и благотворительностью пусть занимается церковь. Я же намерена править, установив наисуровейшие законы и наказывать всякого, кто преступит их.
Глава шестьдесят седьмая,
в которой я еду на рекогносцировку
Что ж, любезный читатель, повесть моя подходит к концу, и, наверное, было бы неприличным держать тебя в дальнейшем неведении. Никакого меня давно уже нет; мальчик, которым я был когда-то, лежит с простреленным сердцем меж болгарских холмов. И вот эта грустная история.
Ранним утром с калмыком Чегодаем и секунд-майором Балакиревым я выехал на рекогносцировку[292]. Моей поездке предшествовал часовой монолог «возьмите меня с собой, ну пожалуйста», сопровождаемый прикладыванием рук к груди, возведением очей к небу и даже стоянием на коленях; кончилось тем, что Балакирев плюнул и пообещал взять, буркнув что-то про светлую память побратемщика Аристарха Иваныча. Было это еще накануне вечером, до глупого разговора с Калей. Мне выдали взамен моего изодранного польского камзола мундир барабанщика, оставшийся от Петьки Герасимова и случайно нашедшийся в обозе.
Сейчас же трех всадников встретило холодное летнее утро. Я поймал себя на мысли, что так свыкся с южным климатом, что и забыл уже о том, что такое настоящие, русские холода. В лазурном небе ярко светило восходящее солнце, не было никаких следов вчерашней грозы. Мы ехали вдоль леса, оглашаемого утренним пением птиц, в высокой траве, и мне всё казалось, что сейчас нам навстречу выйдут мужики с косами и русские бабы в платках, с песней и с просьбой поехать другой дорогой и не мешать им косить траву, – до такой степени мирной была картина болгарского рассвета.
– У турок есть один командир, Магомет, настоящий дьявол, – сказал невзначай Балакирев. – Не турок, а какой-то черкес. Я его видел под Кагулом, а позже – под Туртукаем. Везде, где он появляется, турки идут в атаку.
– Это Фейзула, татарский бей, – кивнул Чегодай, – приемный сын египетского паши, которого он сам же и отравил…