Окна заложены фанерными щитами. Центральный вход загорожен креслами из актового зала. Где они все, начинает нервничать Паша. Они что, уехали? Поднимается по ступеням, подходит к двери, заглядывает в щель. Но ничего не видит. Стучит кулаком, но фанера глушит все звуки. Спускается, обходит помещение. Подходит к спортзалу — большой, белый, с разбитыми окнами и проваленной стеной, он похож на надкушенный обгорелый кусок сахара. Подходит к двери. Пробует. Дверь закрыта. Но с той стороны кто-то есть, кто- то там переминается с ноги на ногу, дышит, выдыхая тёплый пар сквозь растрескавшиеся двери. Переминается с ноги на ногу, но не открывает. Как же всё это надоело, злится Паша неизвестно на кого, целый день таскаться под дождём, что- то кому-то объяснять, кого-то почему-то бояться. Достало.
— Откройте, — говорит он неожиданно для себя властным голосом.
— Кто это? — спрашивает женский голос. Испуганный, но всё равно твёрдый: нужно будет — ляжет под танк, но не впустит.
— Я за Сашей, — объясняет Паша. — За племянником.
Дверь открывается. За дверью стоит Нина, директриса, лет тридцати, с острым носом, внимательными глазами, сухая, болезненная, всем недовольная. В вязаных тёплых гетрах, в чёрном свитере, в серой, тоже вязаной жилетке. На серую ворону похожа. Пашу знает давно, поэтому не удивляется.
— Павел Иванович? — говорит недовольно. — Вы?
— Я за Сашей, — объясняет Паша.
— Вы один?
— Что? — не понимает Паша.
— Без военных? — уточняет Нина. — Никого не привели?
— А, нет, — отвечает Паша. — Один.
— Проходите, — просто говорит Нина и делает шаг назад.
Пропускает Пашу, закрывает дверь на замок, кивком приглашает идти за ней. В стене, за баскетбольным кольцом, — дыра от мины, в дыру влетают и вылетают сквозняки. Вдоль стен громоздятся пластиковые бутылки с водой.
— Воды давно нет, — объясняет Нина, не останавливаясь. — Свет появляется утром, на час-два. Почему вы не позвонили, не предупредили?
— Связи нет, — отвечает Паша.
— Серьёзно? — удивляется Нина. — У нас есть.
— Вы на горе, — объясняет Паша. — Как тут вообще? — спрашивает. — Стреляют?
— Последние пару дней — нет. Перед этим в спортзал влетело. Дыма было на весь город. Все, наверное, думают, что мы тут сгорели.
— А Саша где? Спит?
— Спит? — переспрашивает Нина, остановившись. — Пал Иваныч, они тут давно не спят. Разве что днём, — добавляет, — когда не так страшно.
Выходят из спортзала, идут по тёмному коридору. Нина включает тяжёлый шофёрский фонарик, подсвечивает себе. Окна на первом этаже завешаны одеялами и агитационными плакатами, сорванными со стен. Холодно и сыро. Цветы замёрзли. В коридоре натоптано: пол мыть, похоже, нечем. А так — нормальное учебное заведение. Рисунки на методических материалах, флора и фауна родного края. Паша успевает рассмотреть волчьи силуэты в глубоких снегах, листья папоротника, растущего на камнях. Папоротник, думает он, при чём здесь папоротник? Фанерные щиты с запылённой государственной символикой. Сказочные персонажи на стенах, похожие на выпускников-отличников. В воздухе пахнет гарью.