Я спустился с крыльца и забыл о ней совершенно. Парень поравнялся со мной. Он пребывал в том же сверхжизнерадостном настроении запойного пьяницы, поставившего в холодильник бутылку водки, чтобы охладить ее. Он все болтал о погоде, о природе, и это без устали и на той же фени. Старый я стал, чтобы воспринимать его.
По дороге он обогнал меня и первым поднялся на крыльцо самого длинного дома в коммуне. Широко распахивая передо мной дверь, парень отступил и взмахнул рукой:
— Двигай по прямой, наслаждение ожидает тебя.
И я переступил порог. Это была та же общая столовая, где тогда обедали, но, бог мой, на что она была теперь похожа. Вся в гирляндах цветов из шелка и бумаги, а уж благоухала, как июльская клумба. Сколько они потратили на это освежителей воздуха, — подумал я, слегка задыхаясь.
— Шагай, привыкнешь, — парень, сразу вернув себе весь кураж, вольно шлепнул меня по спине, — мне лично очень даже нравится.
Я знал, что на такое обращение надо реагировать сразу. Но я был подавлен и растерян, и под взглядами всех, сидевших за накрытыми столами прошел туда, куда меня подталкивал парень. К тому приставному столу, где сидели апостолы.
На лицах у всех застыло такое праздничное выражение, что я со своей кислой физиономией явно сбивал им весь настрой. Но они держались стойко.
— Падай, братан, у меня лично уже азарт начинается.
Люди за столом ели и уже не смотрели на меня. Где-то играла музыка: что-то тихое и плавное. Апостолы полушепотом переговаривались между собой, Андрей среди них почти не выделялся. Остальные, как их называл тот промасленный поэт-художник, жильцы, что ли, вели себя точно так же: ели, тихо переговаривались. И самое интересное — на всем столе: ни вина, ни водки. Ничего. Что-то не похоже это было на наше русское застолье. Но апостолы никак не вписывались в трезвенники. А я был навеселе.
Мое счастье, что от выпитого я не раскисаю, не липну с разговорами и не плачусь в жилетку, а наоборот, замыкаюсь в себе, забиваюсь в угол и жду только добавки. Чтобы все поехало вокруг, и я бы перестал помнить себя. Вот в это время, как раз, я легко и нарываюсь на неприятности. Но если меня не задевать, я остаюсь тихий, как сонный медведь.
Вот еда на столе подошла к концу, ложки и вилки легли в пустые чашки. Женщины, встав из-за стола, стали убирать пустую посуду.
— Наслаждение, наслаждение, — пронеслось среди людей.
«Удивительно, — подумал я. — Еда, конечно здесь вкусная, но наслаждаться ей — это уже слишком».
— Наслаждение.
По столу стали передавать чашки. Вновь, как тогда, парень покатил вдоль зала тележку с кастрюлей. Он черпал половником из нее красную жидкость и наливал в эти чашки.