- Сколько? - и требовательно посмотрел на Ника.
- Что сколько?
- Вернулось их сколько? - В его голосе мешалась озабоченность и раздражение.
- Я не знаю, не считал. Но вроде человек семь.
- А на повозках?
- На повозках шестеро было.
Бородач переглянулся с Хуком, на лице которого так же была видна тревога:
- Много. Надо узнать всех ли наших принесли, а кого свиньям. - Бородатый кинул поленья к остальной куче и вышел за ворота.
- Чего встал? Помогай давай! - Хук продолжил переносить дрова, складывая их широкую полосу. Ник присоединился.
- Они на пять дней опоздали. Это плохо, парень, очень плохо.
- Отец-Настоятель говорил, что вернуться сегодня. Вроде вовремя же?
- Иоанн может общаться с другими монахами на небольшом расстоянии. Не так далеко, как люди из дознания, но достаточно что бы почувствовать Иеронима если тот был в нескольких часах пути от нас. Вот и знал. А так опоздали они, а не должны были. Да и вышли не с той стороны. А это еще хуже. Мало ли что могло бы их задержать на месте или в пути, но вот если им пришлось менять путь... Ох скверно это, помяни мое слово, скверно.
Отец-настоятель быстрым шагом прошел через двор, сжимая в руках сверток. За ним шли сопровождавшие его монахи, и несли прикрытое тканью тело: оно сильно отличается пропорциями и размером от человеческого. А еще оно было будто деревянная скульптура. Он внимательно следил за носильщиками, и от его взгляда не укрылось, как из-под ткани выпал какой-то черный предмет. Проходя с дровами мимо этого места, он сделал вид что роняет их и наклонился. На земле лежал палец, явно нечеловеческий. Черный как уголь, длинной во всю Никову ладонь, с узловатыми суставами и огромным когтем. Оставив страшную находку лежать где была, он отнес последнее топливо.
Закончившие складывать костер люди расступились, пропуская поскрипывающую колесами повозку с телами. Вслед за ней шла траурная процессия женщин, остававшихся до этого снаружи. Слезы блестели на их щеках в красном свете уже почерневшего солнца. Тяжелые тела, прикрытые окровавленной тканью, были выложены в ряд на помосте, который удалось сделать из того, что должно было стать сараем для свиней. С них не стали даже снимать импровизированные саваны. Один из монахов положил каждому на грудь по небольшому деревянному кресту, и встав в изголовье, громким безэмоциональным голосом, зачитал заупокойную. К концу приготовления все, кроме нескольких женщин, все еще плачущих и о чем-то говорящих, выглядели спокойными, разве что слегка угрюмыми и молчаливыми. Ник не верил, что они сожгут тела до того самого момента, когда Отец Иоанн, не сказав ни слова, запалил солому в растопке.