Но какую Бог дал власть над нами, такую я и блюл, подчинялся. И народ свой почитал, не шёл поперёк. Народ – это сила, сынок. И против него ты не попрёшь, не переделаешь, народ то есть. Он нам тоже Богом дан. Во благо ему делай, поперёк не иди. Не возвышайся над ним в гордыне. Помни, что ты дан народу, а не он тебе. Это мой наказ родительский, имей в виду.
Макар Егорович молча сидел, неотрывно смотрел на мерно расхаживающего Егора Егоровича, внимательно слушал, стараясь не пропустить ни единого слова, уловить любое изменение в интонации, в настроении волшебным образом обретённого родителя.
– С завтрашнего дня не станет на земле Востротина Егора сына Егора, сынок. Ухожу в монастырь, принимаю постриг, отрекаюсь от мирской суеты, соблазнов, от богатства, данного мне Богом. Да-да, всё, что я имел, это временно, взято взаймы, теперь я с лёгкостью возвращаю их, долги мои. Но и ты, Макарушка, помнить должен, что твоё добро, деньги и золото – долг, взято взаймы. И отрекайся от этого легко, не страдая разумом и сердцем. Там, – старик воздел руки кверху, – нам зачтётся, сынок. Не жалей, как пришло, так пускай и уйдёт. Повторяю, в долг дадено, да и уйдёт легко. Предаю свою жизнь, волю, помыслы в руки Божии. Как сказано: «Отче Мой! Если возможно, да милует Меня чаша сия, впрочем, не как я хочу, но как ты».
Егор Егорович перекрестился, снова сел к столу. Потрясённый в очередной раз, Макар Егорович сидел, окаменев, не смея произнести и слова.
– О нашем разговоре не должен знать никто, даже твой брат Алексей. Это моя воля. Обещаешь мне исполнить мою волю, чего бы это тебе ни стоило? – спросил и пытливо уставился на сына.
– Да, батюшка родной. На то будет воля ваша и воля Господа нашего, – смиренно ответил Макар, трижды перекрестившись.
– Я это к тому, что вдруг бес попутает которого-то из вас, и из-за несчастных денег вы, братья, можете стать врагами лютыми. Я этого позволить не могу.
В тот же вечер старик осенил крестным знамением, трижды поцеловал на прощание и выпроводил сына из номера на ночь глядя, и больше Макар не знает, не слышал, что сталось с отцом, куда и в какой монастырь он ушёл. Жив ли, умер?
Несколько раз бывшего приказчика пытали в сыскном отделении, но не сказал, не нарушил последнюю волю родителя.
Макар Егорович знает, о чём все говорили, судачили после исчезновения купца Востротина Егора Егоровича, сносил все суды-пересуды молча, смиренно.
Родной матери и теперь уже отчиму своему, чью фамилию он носит, Макар так и не смог ничего сказать, поговорить с ними, выслушать их. Бог не дал: ушли в одночасье друг за другом в мир иной. Приехал сын, успел только на сороковой день после смерти. Не знал. И вот сейчас душа болит, терзает, не находит места от вины перед настоящими родителями.