Закончил уже под утро, когда сквозь двойные зимние рамы на окнах донеслось первое петушиное пения нового зарождающегося дня.
Разделся, уснул мгновенно и спал долго, почти до обеда, без сновидений, крепко, как младенец.
И проснулся с лёгким сердцем, в хорошем расположении духа.
– Макарушка, что с тобой происходит? Ты цветешь, как девица перед замужеством. Что случилось? – недоумевал за обедом Николай Павлович Логинов.
И дети смотрели на родителя с нескрываемым любопытством, умилялись весёлым видом Макара Егоровича. Нечасто доводилось им видеть таким жизнерадостным строгого землевладельца, всегда хмурого, поглощённого вечными заботами.
– Лизонька, доченька, – обратился к невестке. – Сейчас я уеду к новым властям в волость, к Сидоркину Николаю Ивановичу, что секретарём партийным. А ты к вечеру подготовь, душа моя, что-нибудь выпить, закусить.
– По какому поводу, батюшка? Вроде праздники прошли? И сколько будет гостей?
– Потом, потом скажу, мои хорошие, – загадочно улыбнулся, направился к выходу. – Я устрою вам праздник, друзья! Ждите! А гости – все наши, никого лишнего.
– Что с ним происходит? – Николай Павлович стоял посреди комнаты, вопрошающе окинул взглядом Степана и Лизу.
И вдруг кинулся вслед хозяину.
– Может, и я с тобою, Макар Егорович? – крикнул в спину удаляющемуся в возке Щербичу.
– Нет, я сам. Только сам, не обессудь, – ответил, не оборачиваясь.
– Такие дела я сам должен делать, без посторонней помощи, – проговорил уже сам себе, подгоняя и без того резво бегущего Серко.
На поля, лежащие под снегом, на видневшуюся в морозной дымке винокурню старался не смотреть, уставившись на широкий круп лошади. Мыслей не было. Просто сидел в санях, правил лошадью.
А какие могут быть мысли? Всё обдумал, решил, осталось сделать.
И всё. Еще в очередной раз терзать душу не стоит.
Волостная партийная ячейка, или как её стали называть с недавних пор – партийный комитет большевиков, находилась в здании бывшего сельского волостного правления. В приёмной было накурено, несколько мужиков сидело вдоль стены на скамейках, женщина лет тридцати что-то отстукивала на печатной машинке одним пальцем.
– Николай Иванович у себя? – ни к кому конкретно не обращаясь, спросил Макар Егорович и сходу направился в кабинет.
– Куда, куда, товарищ? – неожиданно резво секретарша заслонила собой вход в партком. – Там заседание, Макар Егорович, ждите, как и все ждут.
Щербич не удивился, что его назвали по имени-отчеству. Не удивительно, слишком заметная фигура он для волости, чтобы его не знать. Но женщину эту он видит впервые. Вот мужиков некоторых знает, по крайней мере, видел их или в Слободе, или в Борках, или в Вишенках. А может, они работали у него, Щербича, да просто он не вникал, не задавался целью знать всех?