– А ты возьми и роди нам ребенка вместо сестры, – сказал, и сам вдруг поверил в это, встрепенулся.
Руки мужчины коснулись лица женщины, она вначале отшатнулась, отгородившись руками, потом вдруг нашла его руки, прижала к себе, к груди.
– Как это? – зашептала жарко, прерывисто. – Грешно это, грех тяжкий, Фимушка, – а сама прижималась горячим, дрожащим телом к его такому же горячему, дрожащему телу, искала его губы своими жадными губами. – Пусть, пускай, пусть, это судьба, ради сестрички, – жаркий прерывистый женский шёпот утонул, растворился в ослепительно блеснувшей молнии, исчез в оглушительном, страшном ударе грома, что, казалось, в одно мгновение расколол землю надвое.
А дождь прекратился. Сразу же откуда-то из-за туч выглянуло солнце, заискрилось, заиграло в лужах, в каплях, что пока ещё оставались на листьях деревьев, кустов, на стерне. Тёплый пар окутал луга, повис над рекой, клубился в лёгких дуновениях ветра.
Марфа шла впереди, несла в руках грабли. За ней, чуть поотстав, шёл Ефим с косой и вилами-тройчатками на плече. Молчали.
– Как же быть теперь, Марфушка? – Ефим догнал женщину, пристроился к её шагу. – Как же быть-то нам теперь, а? Как в глаза глядеть?
Она шла, не поднимая глаз, смотрела под ноги, о чём-то думала. Потом вдруг остановилась у самой кромки воды на переправе, повернулась в мужчине. Открытое, худощавое, загорелое лицо её озарялось такой же светлой улыбкой.
– А никак, Фимушка! Ни-как! – произнесла раздельно, с вызовом, с улыбкой. – Как Бог даст, так и будет, – и решительно шагнула в воду.
Уже на средине реки, где вода достигла колен, приподняла юбку, снова остановилась, повернулась к попутчику.
– Вот уж не думала, что мужики такие, такие… – она подбирала слова, чтобы не обидеть его, но так и не нашла, – такие трусливые, – закончила опять-таки с улыбкой на устах.
– Ну уж, – потупив взор, Ефим подошёл к ней, встал рядом. – А всё-таки, Марфа, ты отдашь нам ребёнка? Правда? – открыто и прямо смотрел ей в глаза.
– Конечно, – просто и уже серьёзно произнесла она, глядя в глаза собеседнику. – Только его сначала родить надо, ты об этом не подумал? Рожу, там видно будет, как оно станется. Иди домой, Ефим Егорович, не переживай и жди.
Женщина ушла, а мужчина ещё долго стоял посреди реки, то ли думал, то ли остужал разгорячённые мысли или горячее тело, то ли просто так стоял, любовался рекой, деревенькой, лесом.
После того дождя до самого Успенского поста, до четырнадцатого августа, на землю не упало ни единой капли влаги. Как отрезало.
Солнце палило и палило, как будто намеривалось изжечь, испепелить всё, что попадало под его лучи. Первой пожухла трава вдоль дорог, за ней пожелтели, высохли одинокие кусты лозы.