Оно, нужда эта, горе-печаль так давят каждый день, что пригнёшься под таким гнётом и тащишься по жизни с тяжёлым сердцем, без светлого пятнышка, привычная. И думаешь, что другой жизни уже нет и быть не может. А потом – раз! И засверкает, зацветёт она красками разноцветными, а ты и рада, несказанно рада! На это мгновение и сама как будто зацветёшь, душа твоя оттаивает, добреет, от умиления и сердечко готово выскочить из груди, так хорошо становится! И вот этих коротких мгновений, вспышек мимолётной радости хватает душе, чтобы не сойти с ума, не лопнуть, а ожить, заново родиться, выдюжить все напасти, что чаще всего и сыпятся на голову простого человека и её, Марфы, голову, как из рога изобилия.
На столе пока нет того достатка, что был совсем недавно, но, даст Бог, и здесь наладится. Почитай, половина семьи в колхозе работает, должны на трудодни начислить неплохо, вот только было бы что. Урожая нет, да говорят, что по всей стране ещё хуже с зерном, с хлебом.
Мужики деревенские на днях курили у них на брёвнах, что у плетня лежат, так она слышала, как они говорили про голод. Мол, и Поволжье, и Центральная Россия, и Украина, и Казахстан голодают, страшный недород у них в этом году, всё солнцем выжгло, не только в Вишенках. Люди, говорят, мрут как мухи, семьями, деревнями. Ох, Господи, что делается, что делается? У них ещё нечего Бога гневить, хоть что-то, да есть. Конечно, туго, да ещё как туго, но и в не такие недороды выживали. То лес спасал грибами-ягодами, то Деснянка на помощь приходила, рыбкой выручала. А в большей мере спасал приусадебный огородишко да речушка с её водицей. Вот кому кланяться надо в пояс до самой землицы, да не один раз. Правда, и повкалывать приходится на нём так, что свет белый иногда не мил, зато отплатит сторицей, кормилец. Что бы ни говорили, а капустку на зиму заквасят как обычно. Ягод, яблок не будет, а капуста с огурцами на столе стоять будут, даст Бог. Свеколка, фасолька, бобы тоже есть. И к соленьям будет что поставить, выживем, назло всему выживем. Картошка, она такая, за уши вытянет из беды, не даст умереть от голода. Отвари да выставь на стол, горсточку соли насыпь, вот и всё! Жир не отложится, а день-другой выстоишь, выживешь. Можешь даже не чистить, а так, в мундирах, только вымой хорошенько.
Вот с дочуркой старшей как-то нехорошо получается. Марфа понимает, что в деревне дети с младенчества приучены к тяжёлому крестьянскому труду, и она с Глашкой не были исключением и при живых родителях, а что говорить, когда сиротами остались? Э-э, да что говорить? Лиха досталось столько, что с избытком на несколько жизней хватило бы. Мечталось, грезилось, что вот детки пойдут, особенно дочурки, то уж им она, мамка то есть, приготовит другую долю, более счастливую, лёгкую. Выстрадает, вымолит, выработает для них лучшей доли, лучшей жизни. И все обновы – им! И от трудной, тяжкой работы оградит; и выучатся, барышнями станут; и мужья у них будут не деревенским чета; и жить будут не в избах крестьянских, а как пан Буглак – в покоях; а вокруг служки да няньки! А как оно получилось?