Я чувствовал такую внутреннюю силу у этой женщины, что порой удивлялся, как Брайан мог с ней справляться. Как мог ей противостоять и одновременно делать ее мир спокойным.
— Я всегда буду защищать ее, — вздохнул я наконец. — Даже если она этого не захочет.
— Я не хочу, — услышал я голос Донны. — Я не хочу, чтобы ты защищал меня, оставляя за собой кровь.
Чувство теплоты от ее голоса растеклось во мне, и я боялся пошевелиться. Я не хотел, чтобы исчезла она и то тепло внутри меня. Голос Донны, даже когда она злилась, звучал, как шелк. Она словно ласкала каждое слово, а не произносила его.
Я обернулся, смотря на нее.
— Некоторые битвы не оставляют ничего, кроме крови.
— Ты не можешь этого делать, — не сводила она с меня глаз. — Я не смогу смотреть в глаза своему ребенку и говорить, что ты убил ее родного отца в попытке защитить меня. От чего ты защищаешь меня? От его существования? — выпустила она смешок, который и близко не был похож на смех. Я так любил ее смех, но только когда он был настоящим. — Я сама могу с этим справиться. Тебя раздражает, что он в любом случае остается семьей. Моей семьей, потому, что Оливия — его дочь.
— Не осуждай меня, Донна, — подошел я к ней впритык прижимая к стене. — Не смей.
— Адам, — услышал я голос Эмили.
— Эм, он не тронет ее, — ответил ей Брайан. — Но она зря это сказала.
— Ты не знаешь, что я чувствую, — поднял я руки Донны над ее головой. — И никогда не знала. Ты сама выбрала свою судьбу, создавая в ней драму, я же свою не выбирал. Ты все время чувствуешь себя несчастной, но это не потому, что мир плох, а потому, что тебе нравится не чувствовать счастья. Тебе так удобно, и ты не можешь принять мир такой, какой он есть.
— Он — ее семья, — прошептала она. — И, если он в беде, я должна помочь ему. Я и так виновата перед ней.
— Мы семья, Донна, — повысил я голос. — Мы семья, а не он. И мы всегда сражаемся друг за друга.
— Не делай ему больно, Адам.
— Я мог отказать себе, — отступил я. — Но отказать тебе я не мог никогда. Я буду ждать тебя, Донна, с бумагами, которые этот кретин готов подписать. И если ты не придешь, я все пойму. Я не буду больше преследовать тебя.
В последний раз я посмотрел на Донну и направился к выходу. Мне нужно уйти, пока я не впился в ее губы или, еще хуже, не начал трощить тут все.
— Адам, — сказала она мне в след.
Я оглянулся на ее голос и ничего не ответил, хлопнув дверью.
«Ревность у мужчины складывается из эгоизма, доведенного до чертиков, из самолюбия, захваченного врасплох, и раздраженного тщеславия». Оноре де Бальзак.