— Все, что ты захочешь, моя любимая, — поцеловал он ее в носик. — Веди нас.
Какое-то время мы молчали, следуя за Оливией, которая выбирала книги и складывала их в корзину. Чушь, что все забывается и чувства притупляются. Ничего не проходит и не забывается. Меняются поезда, дороги, моменты, люди и даже самомнение, но, когда те самые воспоминания начинают блекнуть на фоне других, они навсегда остаются в нашем сердце. И каждый раз при звуке голоса или взгляде на то так давно знакомое лицо, ты понимаешь, что начинает болеть. Ты понятия не имеешь, к какому доктору обратиться, потому что кажется, что болит все тело. Это бывает так редко, но всегда так больно, и ты каждый раз прокручиваешь снова и снова ту же самую пленку, понимая, что в тот момент столько времени назад так хотела, чтобы кто-то спас вас обоих от желаний уйти и показал необходимость остаться.
— Зачем ты тут, Адам? — спросила я так, чтобы это услышал лишь он. — Ты не должен этого делать, ведь она моя дочь.
— Она не твоя, Донна, — видела я раздражение в его глазах. — Она наша дочь.
— Донна, — окликнула меня моя девочка. — А ты веришь в чудо?
— Чудо? — усмехнулась я, присев перед ней. — Что такое чудо, как ты думаешь?
— Это то, чего не бывает.
— Нет, любовь моя, — пригладила я ее волосы. — Чудо — это то, что случается, когда мы искренне верим. Но веру нельзя купить, как шлем или велосипед. Она просто есть.
Она обняла меня, и я сжала ее в объятьях в ответ. Оливия снова пошла вперед, а я несколько секунд смотрела ей вслед. Я становлюсь настолько свирепой и безжалостной, когда речь заходит о моей дочери. О ее спокойствии и защите сердца. Я боялась посмотреть на Адама. Просто не была готова. У меня внутри что-то творилось, и я не могла этого объяснить. Он знал меня, и я так хорошо знала его. В этом человеке было столько разных оттенков любви и ненависти. Я любила его чувство юмора, и Адам понимал мое. Он знал, что я сумасшедшая, и любить для меня в новинку. Сколько бы я ни пыталась его оттолкнуть, он всегда отдавался без остатка, пусть и настолько, насколько он умел. Адам порой был таким чокнутым и таким разным. Он знал, какие мои глаза, когда я люблю. Он знал, как я прикасаюсь, когда люблю, и это для меня гораздо больше, чем факт того, что я знаю это о нем.
— Слушай, — притянул он меня к себе. — Я никогда не хотел, чтобы ты чувствовала себя неуверенно. Просто сейчас я хочу, чтобы вы были в безопасности, и поэтому держусь подальше от тебя, ясно? Когда-нибудь, если ты примешь меня обратно, я посвящу жизнь тому, чтобы ты не пожалела и поняла, что я стою того, чтобы немного подождать. Потому что ты стоишь, чтобы делать то, что я не должен. Ты стоишь всего в этом мире. Если мне нужно сделать определенный поступок, скажи это, и я сделаю. Я все исправлю. Но потом.