Я увидел папу и Барта как раз перед началом второго акта. Они сидели во втором ряду, и я мог бы поклясться, что Барта притащили сюда насильно. Он угрюмо выпятил нижнюю губу, глядя на занавес, за которым вот-вот предстанет его взору мир грации и красоты; но грация и красота не означали в жизни Барта ничего такого, что они значили в моей, и при виде этого мира Барт еще больше нахмурился.
Начался третий акт. Мама танцевала со мной; мы изображали механических кукол, поэтому на спинах у нас были большие заводные ключи. Мы вступили в танец, делая утрированные, неуклюжие па. Огромный зал, в котором доктор Коппелиус хранил свои изобретения, был таинственно-темным; к тому же драматизм обстановки усиливался голубой подсветкой. Я был уверен, что с маминой ногой что-то случилось, но она не подавала виду, не пропустила ни одного движения, пока мы с ней изображали оживление игрушек, заводя их по очереди ключами и вовлекая в свой танец.
– Мама, с тобой все в порядке? – спросил я шепотом, когда мы танцевали близко друг к другу.
– Не волнуйся, – улыбаясь, ответила она.
Правда, она и по действию пьесы должна была изображать кукольную улыбку.
Хотя я восхищался ее мужеством, я был обеспокоен. Я чувствовал из зала взгляд Барта, который считал нас ничтожными дураками и втайне завидовал нашим отточенным движениям.
Внезапно по изменившейся улыбке мамы я понял, что она чувствует непереносимую боль. Я старался держаться возле нее, но мне постоянно мешал танцор, изображающий игрушечного клоуна. Это должно было случиться. И этого как раз боялся папа.
Тут как раз по хореографии следовала серия пируэтов, в которых мама крутилась по всей сцене. Чтобы это станцевать, необходима была четкая расстановка всех танцоров. Когда она крутилась возле меня, я попытался подстраховать ее. Я не мог просто стоять и смотреть. Но мама продолжала танцевать – она бы не позволила себе станцевать вполсилы. Несколько ободренный, я взлетел в пируэте и преклонил одно колено, предлагая руку и сердце кукле своей мечты. И тут у меня замерло сердце: одна из ленточек на маминых пуантах развязалась!
– Лента, мама, посмотри на ленту на левой ноге! – громко сказал я, но за звуками музыки ей ничего не было слышно.
Один из танцоров наступил на лежащий на полу конец ленты. Мама потеряла равновесие. Она вытянула руки, пытаясь восстановить его, и, может быть, преуспела бы в этом, но тут я увидел, как застывшая на ее лице улыбка превращается в немой крик боли; и она рухнула на пол. Прямо в центре сцены.
Люди в зале вскрикнули. Некоторые встали с мест, чтобы лучше видеть ее, упавшую. Как только вышел распорядитель и маму унесли за кулисы, мы продолжили свой танец.