И опять, в который раз пораженный, я перевел взгляд на бабушку. Она рыдала, и ее слабое тело содрогалось; даже кресло, на котором она сидела, ходило ходуном. Я тоже рыдал и содрогался – внутренне.
– Ты неправ, Кристофер, ты неправ! – кричала она отцу, и казалось, что ее грудь разорвется от рыданий. – Я любила вашего отца! И ты это знаешь! Я подарила ему четверых детей и лучшие годы своей жизни, да и все лучшее во мне тоже!
– Все лучшее в вас, миссис Уинслоу, так скудно, так удручающе скудно…
– Кристофер! – выкрикнула она, вставая на ноги.
Беспомощно вытянув вперед руки, она шагнула к нему, чтобы посмотреть ему в лицо. Черная шаль, которую она носила, взлетела от ее движения. Она бросила испуганный взгляд по сторонам, и я глубже вжался в свой темный угол. Ее голос стал тише:
– Хорошо; мы достаточно друг другу сказали, но это все о прошлом. Что ж, живи с Кэти, но прими меня в свою жизнь. Дай мне считать Барта своим сыном. У вас есть Джори и эта малышка, которую вы удочерили. Отдайте мне Барта, и я уеду так далеко, что вы никогда обо мне не услышите. Клянусь, что никто не узнает правду о вас с Кэти. Я сделаю все, чтобы сохранить вашу тайну, но отдайте мне Барта, умоляю, пожалуйста!
Она упала на колени и вцепилась в его руки, а когда он быстро отнял их, то в его пиджак.
– Не ставь меня в неловкое положение, мама, – с беспокойством сказал отец, но я понял, что он был тронут. – Мы с Кэти не отдадим своих детей. Он, конечно, не наша гордость и наша радость в настоящий момент, но мы сделаем все возможное, чтобы он был душевно здоров, и мы любим его.
– Скажите мне, что делать, и я сделаю это, – снова стала умолять она. Слезы потекли по ее щекам; она наконец поймала увертливые руки Криса и прижала их к своей груди. – Я сделаю все, что пожелаешь, только не проси меня уехать. Мне необходимо видеть его, ежечасно исполнять его пожелания, восхищаться им. Он необыкновенно одаренный ребенок!
Она стала снова целовать его руки, а он снова убирал их, но без прежней решимости, потому что даже ее слабых сил хватило, чтобы удержать его возле себя.
– Мама, пожалуйста… – Он сел в кресло и закрыл глаза рукой.
– Он привязан ко мне больше, чем кто-либо из моих родных детей, Кристофер. Он даже любит меня… Когда он сидит у меня на коленях и я укачиваю его, я вижу, как успокаивается его лицо. Он еще маленький, он такой ранимый, он так напуган всеми проявлениями взрослого мира, которых не может понять. А я могу ему помочь. Я знаю, что смогу помочь ему. Что-то подсказывает мне, что я не задержусь на этой земле, – прошептала она, и я напряг слух, стараясь различить слова. – Оставь его мне хотя бы до моей… пожалуйста, как последний дар сына матери, когда-то горячо любимой… той матери, которую ты помнишь по своим самым ранним годам, Кристофер, матери, которая прошла с тобой через корь, ветрянку, бесчисленные простуды, ведь ты помнишь? Я помню. Если бы я не помнила мои самые счастливые годы, я бы не пережила столько несчастий…