Она опустила голову, распущенные волосы упали ей на лицо.
– Да, все это правда. Я сижу за столом и вновь проживаю свою жизнь. Я снова вижу сумрак чердака, его пыльное пространство; я слышу оглушительную тишину, более страшную для меня, чем гром. И тогда одиночество, хорошо мне знакомое по тем годам, вновь накрывает меня с головой; я с изумлением гляжу по сторонам, пугаясь того, что шторы на окнах не опущены, ожидая, что вот-вот придет бабушка, поймает нас на том, что мы раскрыли окна, и накажет. Иногда я с удивлением гляжу на Барта, стоящего в дверях и наблюдающего за мной. Бывает, я думаю, что это Кори, но никак не могу увязать облик Кори с черными волосами и карими глазами Барта. А иногда я смотрю на Синди и удивляюсь, отчего она такая маленькая, думая в это время о Кори с черными волосами, и сама смущаюсь, что путаю прошлое с настоящим.
– Кэти, – сказал папа встревоженно. – Кэти, тебе надо покончить с этим.
Да, да, папа… заставь ее покончить со всем этим!
Она всхлипнула и упала ему на руки. Он крепко прижал ее к своей груди, шепча ей неслышно на ухо какие-то ласковые слова. Они стояли, обнявшись, как настоящие любовники. Как те парочки, за которыми я подглядывал иногда недалеко от бабушкиного дома – на «тропинке любовников».
– Ты не можешь подождать с книгой до тех пор, пока дети не подрастут и не обзаведутся семьями?
– Я не могу! – В ее голосе слышалось страдание. – История моей жизни кричит во мне, я хочу, чтобы люди знали о материнском преступлении. Интуиция подсказывает мне, что только тогда, когда книга будет продана издателю и выпущена, – только тогда я наконец буду свободна от ненависти к матери, которая меня душит!
Папа ничего не сказал. Он держал ее на руках, укачивал, как ребенка, и голубые глаза его, устремленные куда-то в пространство, выражали муку.
Я тихо отошел, чтобы поиграть в саду. Приезжает бабушка Джори, эта старая ведьма. Не желаю снова ее видеть. Мама тоже ее не любит, это заметно по тому, какой она становится напряженной и осторожной в ее присутствии, будто боится, что острый язык ее выдаст.
– Барт, милый, – позвала из-за толстой белой стены моя родная бабушка, – я ждала тебя целый день. Когда ты не приходишь, я беспокоюсь и чувствую себя несчастной. Милый, не сиди, надувшись, в одиночестве. Вспомни, что у тебя есть я, и я сделаю все на свете, лишь бы ты был счастлив.
Я побежал что было духу к стене. Я залез на дерево, а с другой стороны стены была приставлена лестница, всегда меня ожидающая здесь. С этой же самой лестницы бабушка подглядывала за нами.